я могу возразить? У меня нет ничего. Совсем ничего.
— Мне уйти? — шепчу.
— У всех нас есть задачи, ты свои не выполняешь. Ни в постели, ни в жизни. Рядом с тобой я чувствую себя херово. А денег высасываешь тонну.
Слезы брызгают, унижение невыносимое.
— Прости, пожалуйста.
Быстро иду к шкафу, достаю штаны, натягиваю. Кофту.
Вытаскиваю сумку.
— Прости, я не хотела тебя разорить. И чтобы тебе было херово. Я не специально!
— Да блядь! — Он делает круг по комнате. — Я же не к этому!
Поспешно складываю вещи. Алекс подлетает, тянет сумку. Я дергаю на себя. Тогда он выхватывает, вытряхивает содержимое на кровать и швыряет сумку в стену.
Пронзает дикий ужас. Я отшатываюсь, сажусь на корточки, закрываю голову и… рыдаю.
Не защищаюсь, не бегу. Пошевелиться не получается. Как будто во мне сидит точный сценарий реакций на агрессию, который срабатывает, полностью подчиняя. Я вдруг чувствую себя совсем маленькой и беззащитной. Сжимаюсь и плачу — так невыносимо страшно.
— Ты что? — снова ругается Алекс.
Я сжимаюсь сильнее, ожидая удара. Криков. Шума, боли. Но ее не следует. Вытираю щеки. Картинка плывет. Кожей ощущаю, что он стоит рядом. Пялится.
— Я тебя пальцем не тронул. Мы просто ругаемся. К чему этот спектакль?
Окатывает его раздражением. Сдавливаю виски.
— Не трогай меня, пожалуйста! — Истерика подступает.
— Пиздец! — Алекс быстро идет в ванную. Включает воду.
Я вижу сквозь приоткрытую дверь, как опускает голову под кран. Как его передергивает от холода.
Одежда намокает.
Он делает напор сильнее.
Это длится долго, половину бесконечной минуты, наверное. Когда Алекс возвращается, его губы синие и дрожат. Глаза все еще дурные. Я отшатываюсь, уже способная преодолеть ступор.
Он поднимает руки, сдаваясь. И говорит спокойнее:
— Не хотел тебя пугать. Я… я бы никогда не тронул, Ив. Такого ни разу не было.
— Мой отец бил маму. Говорил, что раз он нас содержит, то может срываться. Если ему что-то не по нраву.
Алекс пялится. Его глаза расширяются. Он сглатывает.
— Я не знал. Не уходи никуда, особенно на ночь. Пожалуйста. Я хотел… помириться. Неудачно. Ладно, неважно.
Он наклоняется ко мне, касание заставляет вздрогнуть — руки холодные. При этом очень бережные. По-прежнему не знаю, чего ожидать. Алекс поднимает и усаживает на кровать.
С его волос капает ледяным на кожу — ежусь. Его синие губы все еще дрожат.
— Я зря. Мне жаль, что напугал. Отдыхай.
Я моргаю. Подтягиваю одеяло.
Он качает головой, разворачивается и уходит.
Кажется, на меня влияет близость команды: я просыпаюсь в шесть тридцать, полностью готовая к тренировкам.
Лежу одна в темноте. Соседняя кровать пустая. Больно. Отворачиваюсь и зажмуриваюсь, дышу. Мы так сильно поссорились вчера с Алексом, так грубо поругались! Он обозначил мое место, расставил точки. Наорал.
Принимаюсь разминать ноги, готовясь к новому дню. Поначалу это всегда немного больно. Я даже люблю эту боль, привыкла к ней. Но сейчас двигаюсь словно на автомате. Эмоций нет, высосаны.
Делаю зарядку: специальные упражнения, прописанные реабилитологом. Оборачиваюсь и смотрю на пустую, не тронутую постель. В последние дни я делала свои упражнения множество раз, Алекс сидел за ноутом и украдкой поглядывал. Я просила, не следить, потому что не в форме. Но знала, что не слушается. Смотрит. Старалась выглядеть эффектнее, старалась еще сильнее нравиться.
Вновь плакать хочется. Прижимаю кулак к губам.
Вспоминаю обидные слова. Передергивает и так больно в груди! Ну почему, почему я продолжаю слышать их эхо? Почему не могу вычеркнуть, забыть, стереть из памяти ластиком!
В груди пожар. Он просто развлекался, как и планировал. Купил чемпионку, трахал, друзьям хвастался. А я, кажется… влюбиться успела. Дура!
Спазм скручивает пополам. Ненавижу! Столько чувств к нему было, столько нежности!
Прерываюсь, беру сотовый и остервенело пишу. Строчки расплываются, носом шмыгаю. Пишу ему сообщение о том, что чувствую. Душа — чаша треснувшая. Подробно рассказываю, как прошел вчерашний день. О подругах. Рассказываю о Лене и ее непростом пути в спорте, а Тане, которая мечтает стать первым ученым с Олимпийской медалью. И как мне горько из-за обиды, которую испытываю.
Рассказываю о своем отношении к любым наркотиках, и тому, как опасно их принимать тем более в Эмиратах. И что я слишком переживаю за Алекса, чтобы реагировать на это спокойно!
Упоминаю, раз уж у нас, оказывается, деловые отношения, что если он потребует назад «тонну высосанных мною денег», то придется подождать. Иначе мне придется публично объявить, что Равский после разрыва вымогает у девушки подарки.
Помешкав, добавляю: у хромой девушки, которая жизнь положила, чтобы представлять страну.
В конце честно признаюсь, что он мне нравился. И что я не жалею ни о минуте рядом с ним. И что чуть не умерла от страха, когда он попал в аварию и до сих пор жутко от одной мыли. Напоминаю, как вчера было страшно. И как он всё обесценил.
Получилась довольно-таки приличная простынь, которую нет сил перечитать даже. Чуть помешкав, отправляю.
В конце пишу: «Я буду завтракать в восемь. Не могу пропустить, мышцам нужен белок. Хотя аппетита нет совсем. Мама, как проснется, пришлет деньги на дорогу домой. Прощай».
После чего заканчиваю упражнения. Принимаю душ, одеваюсь. Кондиционеры в этом отеле работают на максимум, поэтому на футболку натягиваю новую розовую толстовку с единорожкой. И нет, она не детская, как сказала мама! Размер взрослый.
Взяв тарелку с омлетом, вареной куриной грудкой и овощами, я присаживаюсь в уголке ресторана.
Холодно. Натягиваю капюшон, медленно ем. Внутри пустота.
Я так сильно сконцентрирована на себе, что не сразу замечаю, когда кто-то подходит.
Поначалу думаю, официант. А когда глаза поднимаю — пугаюсь до смерти!
Равский.
Пришел! Стоит! В руках тарелка, на ней один крошечный бургер!
Сердце отчего-то сжимается. Не могу просто так на него смотреть! Слезы подкатывают. Как он мог на меня орать?! Как?! После всех поцелуев, после того, что было?! Он всё обесценил, всё свел к деньгам!
Глаза опускаю, молчу. Пульс ускоряется.
Алекс пялится, аж кожу покалывает. Произносит:
— Я бы хотел извиниться за вчерашнее.
Быстро вытираю щеки ребром ладони. Он рядом — большой, сильный. Нависает. Вдруг становится так жалко себя! Наорал на меня и ушел. Знать бы еще к кому? С кем спал? Окатывает раздражением, благо, хоть слезы высыхают.
Поджимаю губы.
— Я прочитал твое сообщение. Не против, если присяду?
Молчу, отвожу глаза в сторону. Алекс занимает стул напротив, ставит свою тарелку, но не завтракает.
Наши глаза встречаются. Они у него родные такие,
