прямо на глазах растерянных преследователей затащили в машину.
— Нет! — вскрикнула я и завизжала прохожим. — Помогите!
Но мне зажали рот, а затем зашвырнули на заднее сиденье. Я упала на мужские колени, сжалась в комок, закрыв глаза. Но еще до того, как я открыла, поняла, кто это… По знакомому, очень слабому запаху лимонного парфюма, исходящего от черной рубашки.
— Привет, ласточка, — невнятно сказал Андрей. — Наконец, нашел. Заедь в тихое место, — глотая звуки, продолжил он водителю. — И исчезни. Мне с моей девочкой поговорить надо.
— Вперед, погнали, — Андрей положил руку мне на плечо, прижимая к коленям. Джип энергично дернуло, когда он взял с места, но рука мягко удержала меня.
Я подложила ладонь под щеку, а второй рукой обняла его ноги и сдавленно разрыдалась. Когда меня волокли в джип, я решила, все кончено…
— Не реви, — Андрей обернулся, оглядываясь. — Все хорошо. Не вставай только!
На последней фразе голос зазвенел от напряжения. Борт тут же прошила очередь, Андрей навалился на меня, прижимая к сиденью, и полузадушенно выругался. Разогнавшись по прямой, джип вылетел из эпицентра короткой уличной перестрелки. Андрей позволил мне привстать, когда мы выбрались на Ворошиловский. Я оглянулась, глядя назад. От волнения все плыло — Ворошиловский мост и гладь реки, зеркально отливающая предзакатным солнцем. Над водой кружила одинокая чайка.
— Не зацепило? Дина! — Андрей за подбородок повернул меня к себе. — Дина, ласточка, посмотри на меня!
Он заорал, мешая слова в кучу, в глазах — сумасшедший страх. В ушах звенело. Я хотела спросить: в чем дело, не понимая, откуда такой надрыв в голосе, а затем увидела, что рубиновые капли щедро усеяли мое молочно-белое платье — лиф, подол… Словно в меня горсть рябины швырнули.
— Что это?..
Я испуганно схватила ткань, пачкая пальцы, а затем поняла, что не чувствую боли… и подняла на Андрея глаза.
— Ах черт, — выдохнул он. На черном кровь не была заметна, но рубашка набрякла подмышкой и в рукаве. Андрей перехватил руку почти у самого плеча, сжал, используя вместо жгута собственные пальцы. — Царапина… Просто царапина, не пугайся. Тебя зацепило?
В голосе паника — в первое мгновение он решил, что это меня ранило. Морщась, он со снайперским вниманием смотрел на меня.
— Все в порядке, — пролепетала я, и тогда он отодвинулся, сосредоточившись на своей ране.
— Ты как там? Нормально? — бросил он водителю, пытаясь отлепить от раны мокрую ткань. — Заверни куда-нибудь, надо кровь остановить… Дина, приляг, если тебе плохо.
Я упрямо замотала головой, глубоко вдохнула — и тут же пожалела об этом. В салоне густо пахло свежей кровью. Андрей часто, словно после забега, дышал. На лбу выступил пот, он побледнел… Но странным образом внушал мне спокойствие. Особенно когда взглянул на меня — Андрей стал уверенным, когда понял, что ранило не меня.
— Он тебя трогал?
Я оторопело смотрела на него. О ком он — об Эмиле? Он знает, что мой муж жив?
— Кто?
— Эмиль. Ты ведь к нему убежала? Он тебе что-то сделал? — дикция стала совсем плохой. Я не отвечала и не двигалась, не зная, чего ждать от Андрея.
— Нет…
— Ласточка, — с облегчением выдохнул он, снова повернул к себе мою голову и неожиданно поцеловал. Губы были горячими, как от лихорадки. — Я б за тебя убил. Если бы он тебя тронул.
Джип свернул, мы углубились в незнакомый район — вокруг трущобы, полу заброшенный частный сектор, разрушенные дома и старые склады.
— Дружище, притормози… — сказал Андрей водителю. — И пойди погуляй.
Джип сбросил скорость, съехал на обочину и приткнулся за заброшенной стройкой с выщербленными от времени и непогоды кирпичными стенами среди группы тополей. Водитель выбрался наружу и отошел к деревьям.
Андрей откинулся на сиденье, закрыл глаза. Пальцы, сжатые повыше раны, побелели от хватки и начали дрожать.
— Дина, — сквозь зубы сказал он, так у него получилось четче. — Почему ты ушла?
Его ранило, а все, что волнует — почему я сбежала, бросив его в пустой квартире… Водитель через окно подал аптечку из багажника и трясущейся рукой я вцепилась Андрею в плечо.
— Давай помогу.
Он повернул ко мне голову, открыл мутноватые глаза.
— Не надо. Справлюсь. Я привык сам.
Я не слушала — конечно, он расскажет, как перевязывал себя на ходу, и все такое. Я просто расстегнула рубашку. Когда одна рука ранена, а второй приходится зажимать рану, это непросто сделать без помощи.
— Кошмар…
Левый бок был в темно-бордовых разводах. Пахло, как на скотобойне. Крови много, я даже не могла рассмотреть, где рана. Не зная, что делать, я начала суетиться: размотала бинт из аптечки.
— Убери руку.
— Дай сюда, — он забрал пучок из марли, выдохнул, содрал с плеча рубашку, открывая рану, вся задняя часть руки была в темной густой крови. Андрей с силой прижал бинт к ране, бледнея еще сильней. — Пустяки, как на собаке заживет, вот увидишь… Чего глаза большие?
Он через силу улыбнулся, чтобы меня подбодрить.
— Почему ты ушла? — вновь повторил он и я отвела глаза.
Вокруг умиротворенно серебрились тополя. В окно проникал ветер со вкусом природы и старой стройки. Андрей внимательно смотрел на меня, дышал с паузами, задерживая дыхание — для самоконтроля или утоления боли.
— Почему телефон оставила? Я проверил, тебе не звонили. Все бросила, а дневник забрала. В чем дело, Дина?
Я не знала, что ответить. После перестрелки пришла слабость, я привалилась к спинке кресла, чувствуя, как все дрожит внутри. Я ведь не столько из-за кольца ушла, сколько…
— Ты мне солгал.
— Я? Тебе? — он ждал объяснений.
— Ты догадывался, что в могиле не Эмиль. Мне сказали, ты узнавал про анализ ДНК ребенка, — я взглянула ему в глаза и тихо закончила. — Твоя помощь в расследовании была фарсом с самого начала.
— Поэтому ушла? — с облегчением спросил он. — Или ты видела кольцо?
Между нами на сиденье стояла автомобильная аптечка, я опустила глаза и начала перебирать перевязочный материал. Бинт Андрея почти насквозь пропитался кровью.
— Видела.
— Дина, посмотри на меня… Ну же. Пока не посмотришь, я ничего не скажу, — он все-таки вынудил меня и, поймав взгляд, веско сказал. — Я уже говорил, почему… Я люблю тебя, дурочка! Слышишь меня? Я тебя люблю!
Последнюю фразу он неразборчиво проорал, и я вздрогнула от откровенной силы в голосе.
— Он тебя бросил! Я смотреть не мог, как ты убиваешься на кладбище! Я боялся тебя потерять… — он осекся, качая головой. — До сих пор боюсь. Если бы я не солгал, у нас бы ничего
