Не знаю, почему, но уходить утром из дома первой всегда приятнее. Наверно, Миха из-за этого загулял с Линдой – его напрягало, что первой всегда уходила я. Уверена, что он по сей день не подозревает об этой истинной причине собственной измены.
Как бы там ни было – еще пару мгновений Рик шныряет по квартире, затем я внезапно понимаю, что его нет.
Его нет вечером – ни в тот вечер, ни в следующий, ни еще три дня.
Подождав его немного в первую ночь, заваливаюсь спать сама – вернется, куда денется. Вернее, я и этого не думаю – вернулась поздно и о-очень устала. И никуда не звоню, естественно.
Проходят следующий день, затем день третий – его все нет.
Когда уже три дня от него нет сообщений и признаков жизни, я звоню ему, но никто не думает подходить или перезванивать.
Та же участь постигает и мое сообщение:
Ты где?
Одно из немногих, доселе отправленных ему по собственной инициативе – дошло, не прочитано.
Да, знаю, я говорила уже, что непонятно, надолго ли он у меня. Но повторять это, нет-нет, подобно скороговорке без веса или контекста – это одно, а констатировать факт его ухода – совсем другое. Поэтому я «хватаюсь» за его шмотки, что валяются там и сям – у него же немного шмоток?.. Как он без них будет?..
Там, где он сейчас, у него, возможно есть другие вещи, да еще побольше, чем я подобрала тут разбросанных – поразмыслить и допереть насчет этого у меня даже сил не хватает. Я задерживаюсь на работе до поздна, устаю жутко и домой приезжаю в основном спать.
Проходит неделя. Лимит Йеноптика безвозвратно превышен, усиливается впечатление окончательности.
Пока я лишь умом понимаю, что его больше не будет. Эмоционально настроиться еще не готова, иначе немного взгрустнула бы, думаю. А вдруг скучать начну? За ним, но больше за тем, что с ним было.
Скучать почему-то вообще не хочется. То ли ждала все-таки его ухода, давно ждала, с самого начала настроилась, будто тренировалась. Теперь, когда настал «серьез», жутко не хочется применять натренированное.
По факту лишь в физиологическом плане настала перемена: в плане секса, вернее, перманентного его отсутствия. Интересно, заметна ли сия перемена моим на работе. Мне лично не видать. Сейчас все мотаются, как оглашенные, не за подарками, так по делам – не видать и им, значит. Хотя...
На стройку не надо, а никуда в другое место не хочется.
Только что провела совещание по плану работ, всем разослала откорректированный список и теперь сижу, вот. Сижу в черном, к которому липнут резкие лучи зимнего солнца, способные, когда не нужно, греть. Но я проветриваю после маникюра, безучастно даю голодному морозному ветру кусать свои окрасивленные пальцы. Удовлетворившись тем, что сегодняшний темно-бордовый «аутфит» моих ногтей готов, закрываю окно.
- Да там наши хотят орешков похавать, - рекламирует Рози, пытливо вглядываясь мне в индифферентное лицо. – Глинтвейну нажраться.
- М-м, - даю понять, что услышала и одобрила.
Рождественского базара возле Дырявого Зуба в этом году не будет, но есть супермаркет по соседству да замерзшие деревца на площади Брайтшайдплатц, той самой, с терактом ровно четыре года тому назад.
- Ты не пойдешь? Со своим намылилась?
- М-м – м-м, - качаю головой я.
- Тогда пойдешь.
- Не.
- Случилось чего? Он же не заболел?
А, ну его к черту. Кто он такой, чтобы переживать о его здоровье?.. Да вообще – делать вид, что был кем-то...
- Понятия не имею, - отвечаю как можно равнодушнее, но не через край, чтобы не лишать свой тон правдоподобности.
Рози явно удручена, но и с расспросами не лезет – то ли боится травмировать не затянувшееся, то ли сработал мой посыл: «я уже забыла». А может быть, ей просто надо бежать – в магазине разберут орешки.
Как бы там ни было – мне нормально. Черт, я же выгляжу по-прежнему – пускай ищут признаки обратного.
Да, я выгляжу нормально. Настолько нормально, что отставший от меня было Йонас по-прежнему только поглядывает, но не пристает – думает, бесполезно. Отсюда вывод: цветущий вид был и есть у меня не из-за секса. А поскольку кроме секса с тем ничего не было, цветущий вид был с ним не связан. Все так просто.
Если даже что-то и не так, то признаюсь я в этом только однажды и только... Эрни.
Сис
??
приехать хотел
Я: чт сл
Он: ниче
поиграть
Я: в лего не с кем
Он: а где Рик
Я: не знаю
Кажется, ему жаль, и он немного шокирован. Чтобы вот так – непонятно, кто, непонятно, откуда и только он с ним подружился, а тот – непонятно, куда – такого он от меня не ожидал.
Эрни вообще ничего от меня не ожидал. Старшая единокровная сестра – даже такая, как я, «сис» – это не почти что мама, но это, по крайней мере, кто-то вроде тетки. О тетках не думают и ровным счетом ничего от них не ожидают. И удивляются, когда они откалывают что-то.
***
Глоссарик
аутфит – наряд, прикид
Брайтшайдплатц... с терактом четыре года назад... – имеется в виду исламистский теракт в декабре 2016 г., наезд грузовика-фуры на площади Брайтшайдплатц в Берлине, в результате которого погибло 12 человек
ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ Раз в году
Когда в канун моего дня рожденья объявляют об ужесточениях ограничений на праздники, я не удивляюсь и особо не расстраиваюсь.
Пока был Рик, я первую половину декабря тренировалась «не привыкать», а потом остаток декабря тренировалась «не скучать» и не расстраиваться, что расстроился задуманный для него «сюрприз» с моим днем рожденья. Не мое это – сюрпризы.
Сказать по правде, день рожденья отмечать мне не особо хочется, но никто об этом не подозревает.
Первым ко мне приезжает Эрни.
Он делает вид, что в моей квартире недавно кто-то умер, и лишь необратимые обстоятельства в виде моего дня рожденья удерживают его от лишних расспросов и слишком уж громких соболезнований.
По нему видно, что он планирует прогул очередного соревнования, но на сей раз решил справиться без моего подельничества. Я почти тронута, хоть его систематическое вранье отцу инфантильно и явно тормозит его становление мужчиной. Я не раз требовала, чтобы он перестал шифроваться и открыто поговорил с папой. Сегодня думаю над этим меньше обычного. На прощание Эрни крепко обнимает меня и даже целует в щеку.
Затем приезжает папа, причем один. У Пины на работе заболел кто-то, и она на всякий случай осталась дома. Папа собирался заскочить, поздравить и выскочить, но я уговариваю его посидеть вдвоем.
Нам с папой удается раздавить на двоих бутылку шампанского и столько же – травянисто-зеленой газировки под названием «Waldmeister», по вкусу и цвету напоминающей тархун. Я ненавижу тархун, а с папой пью из солидарности.
Закусываем тортом «Катика», как гласит красивая бело-кремовая с завитушками надпись поверх шоколадной помадки с розочками из масляного крема. Папа из года в год приносит мне один и тот же именной именинный торт, который берет на заказ. По его словам, это торт «типа «сказка» и его любимый еще с детства. За эти годы и мне пришлось узнать его и тоже полюбить.
Сегодня ввиду наличия отсутствия Пины, девчонок и смывшегося ранее Эрни съесть торта приходится заметно больше, чем обычно. Папа пичкает меня, приговаривая, что сегодня хоть наедимся как следует, а то завтра он уже будет несвежим. И не знаю, как в меня влезает. Под конец папа спохватывается, вспоминает про маму и разрешает оставить ей небольшой кусочек. С радостью и облегчением ставлю торт в холодильник, не признаваясь, что мамы сегодня не будет.
В отличие от Пины или кто еще там у них «свалился», мама реально болеет. У нее гнойная ангина, подцепленная, вероятно, от одного из учеников, ее репетиторных, то есть, репетируемых. Узнав об этом вчера, я недовольно горланила, что приду к ней сама, буду ухаживать и т. д. Мне было отказано в решительной, почти резкой форме под угрозой лишения наследства, как если бы оно в принципе было. Сегодня поздравления самого дорогого мне на свете человека я тоже вынуждена выслушивать по телефону. Мама отказывается даже от видео-звонка, и невзирая на мои заверения, что даже больная она самая красивая, серьезно, «как большую», просит меня не паясничать.
