А она рыдала со мной в унисон. Потом напичкала успокоительными... себя... и меня. И уложила нас обеих спать.
Потом я говорила ей неоднократно, что просто так вышло. Это бывает так. Часто бывает в первом триместре. Не выживает плод. И никакие Михи тут ни при чем.
Но мама упорно не верила.
Она не верила врачам, когда водила меня, маленькую, к ним. Нет, я ничем не болела. Ничем таким. И лечила она меня исключительно сама, предварительно пройдя со мной обследование и возмущенно все отвергнув. Не знаю, может, поэтому я сегодня такая здоровая, а может, наоборот, была бы здоровей, если бы не это.
Да. Я лежала у нее – не на Карла Маркса, этой квартиры тогда еще не было, а в той ее квартирке на диване. Лежала точно так, как тогда, еще раньше. То, что раньше, то было в нашей старой, их с отцом, квартире. Он поздно приезжал домой, она сама всегда после работы забирала меня из садика, опаздывала, задерживалась. Бывало так, что я не дотягивала до ужина и засыпала на диване.
И вот я вспоминаю, как после, лежа на диване с опустевшим животом, который даже толком и потолстеть-то не успел, я судорожно рыдала и вспоминала, как, маленькая, тиранила ее, маму, как терроризировала ее своими пробуждениями после тех засыпаний. Как ревела:
«Мама! Почитай мне сказку, мама! Мама! Ты ОБЕЩАЛА!!!»
«Да я же, солнышко... Я ж только – переодеться... После улицы. А потом прихожу – а ты спишь. А я тебя: «Катя... Катюш...» А ты уснула. Я тебя – и в носик поцеловать... и за ручку тронуть... я ты лежишь и сла-а-адко спишь...»
И мать заискивающе глядела мне в глаза, будто прощения просила, а я прощала милостиво только, если она действительно садилась читать, а кругом – хоть дым коромыслом.
В общем, не была я ребенком-кровопийцей, а была тинэйджером – да что там. Какие там эксцессы, какое бунтарство – тогда был только Миха, и мать на него нарадоваться не могла. А потом нарадовалась. Вдоволь.
Нет, ни при чем он, я ж ей говорила. А что изменил... да. Измена – это у нас в семье больной вопрос, но отцу своему я не судья. И вижу его редко потому, что... работает он много. До сих пор, невзирая на вирусные кризисы. Но – вижу. И мама этому рада.
А сейчас мне – что, заняться нечем?.. Да мало ли, думаю внезапно, свалил там один... под Новый Год... дня рожденья не дождавшись... Ведь так и знала, сколько ни корми этого волчару – все равно в лес смотрит. Он и удрал в этот лес, и опять треснул аквариум – вот ты за маму бедную и уцепилась, как тогда совсем. Забудь уж, наконец.
Что это я болтала за ерунду той по телефону?.. Да кем бы она ни была – вон, как хреново болеть. Или, когда кто-нибудь близкий болеет. А тут еще каркает кто-то. Те мои слова, будто содранные из сценария для мыльной оперы, задним числом просвещают меня насчет... меня самой. Интересно все-таки устроен человеческий мозг. Насколько способен отрицать и отталкивать, но тут же очертя голову бросаться в отрицаемое.
Понимаю, что то был пик, кульминация того состояния, которое все это время перед самой собой отрицала. Рик... засранец, думаю. Привязалась к тебе, что ли? Да к чему там привязываться – просто секс с ним заводил и заряжал. «Приходы» ко мне, появления у меня, ночевки вместе – иллюзия: пусть я не в отношениях, но ведь и не совсем одна.
Да ладно. Все осознала и мне абсолютно не страшно. Пожалуй, теперь не страшно. У меня нет ломки и я, скорее всего, не сопьюсь.
Решаю, однако, что при всем вопиющем безвкусии собственного давешнего поведения ругать и костылять себя не буду. Будь у меня на тот момент все в порядке, я не сказала бы тогда тех слов той женщине. Мне даже не в ломы было бы позвонить ей, поздравить с Новым Годом и попутно извиниться, что едва-едва не делаю.
Нет, Рози-дорогая, не переживай, никто никого не покалечил. Так – поигрались с ним немного, попрыгали. Взрослые же оба.
Проехали, в общем.
«Как привязалась, так и отвяжусь» - думаю. Жизнь продолжается – мне ли не знать.
Окончательно прозрев насчет того, насколько глупо вела себя с мамой, пишу быстренько:
Мам Лиль, прости, что достала. Забыла, что ты совсем большая же у меня.
Ничего. Хорошо, что теперь вспомнила, - пишет она. Лучше позже, чем никогда.
Люблю мамино чувство юмора. Все-таки не только от отца оно у меня.
А ты ж спать хотела.
Хотела, да вот – пишут тут всякие. Дочки-материJ
Я рада, что моя проницательная мама смело лепит мне этот эпитет, не боясь, что я снова загружусь по поводу несостоявшихся «матерей».
Я все-таки гружусь чуть-чуть, по инерции, но ей отправляю смайлик, от которого мне самой моментально становится лучше. Легче. И может, она даже и это предвидела и специально написала так.
В самом деле, пусть теперь отдохнет. А я пойду золотых рыбок с пола собирать. Жизнь-то продолжается.
Конец первой части
