и, скорее всего, не встречу чудесную девушку Алису. Знаю, что никто меня не пустит назад. И все же иду не оглядываясь.
Цокаю острыми каблуками по плитке. Чувствуя, как с каждым шагом настоящее все стремительнее превращается в прошлое.
— Отвезете меня? — У машины я даю Николаю визитку с адресом клуба. — Или вызвать такси?
— Диана Дмитриевна, вы хоть... — Николай набирает полную грудь воздуха.
Это как молния во время грозы — надежный признак того, что впереди ждут долгие раскаты.
— Давайте обойдемся без нотаций, — обрываю своего охранника. Жестко, несправедливо, но сейчас нет ресурсов на дипломатию и вежливость.
— Клим Александрович меня прибьет.
— В настоящий момент Клим Александрович находится в тюрьме. — Я потуже затягиваю пояс пальто.
— Вот как выйдет, так сразу и прибьет.
— Тогда я на такси. — Демонстративно достаю из сумочки телефон и отворачиваюсь.
Это срабатывает.
— Ладно, хорошо. Отвезу. — Николай нехотя распахивает дверь машины. — Надеюсь, мы ненадолго, — ворчит себе под нос и идет к водительской двери.
Дорога пролетает в молчании. Я думаю лишь о Германе. Чтобы он нашел нужных людей. Чтобы успел договориться. Николай лениво крутит руль и умудряется ловить все красные светофоры подряд.
К концу пути тишина в салоне становится тревожной. Я замечаю недовольные взгляды в зеркале заднего вида. Кажется, мой охранник начинает догадываться об истинной цели поездки.
— Не делайте этого, — паркуясь возле клуба, говорит Николай. — Клим Александрович даже из-за решетки сможет вам помогать. Он не бросит.
— Не сомневаюсь. — Я разрешаю себе последний свободный глоток воздуха перед финалом.
— Он не заслуживает такого.
Будто я предаю и его, Николай сжимает руль до побелевших костяшек и опускает голову вниз.
— Мне жаль. — Толкаю дверь. — Больше всего на свете я бы хотела, чтобы все оставалось как раньше. Но… — Выхожу из машины. — Надеюсь, Клим скоро освободится. И сможет забыть…
***
Как только я вхожу в здание клуба, время меняет свой ход. Оно мгновенно ускоряется. Размазывает меня на кадры и вспышки. Оживает звуками «давай», «стоп» и «снято». Мелькает чужими лицами, холодными взглядами, влажными губами и загорелыми спинами.
Я ни о чем не думаю и ничего не чувствую. Чтобы не чокнуться, полностью доверяюсь Герману. Разрешаю ему раздеть меня, поцеловать в плечо и уложить на белую простыню.
После этого перед глазами черный провал. Откуда-то сбоку доносятся щелчки затворов, сверху надо мной сыплет проклятиями Герман. От спертого воздуха кружится голова. Но я даже не пытаюсь ничего контролировать или понимать.
Существую.
Целую, не касаясь.
Делаю глубокие вдохи и медленные выдохи.
Не включаюсь, даже когда меня укутывают в теплое одеяло.
Не шевелюсь, когда Герман выставляет за дверь участников шоу и сует мне в руки чашку с дымящейся жидкостью.
— Не знаю, зачем тебе это было нужно. У нас все. Закончили. — Голос друга звучит тихо. Он словно тоже устал от всего, вычихался.
— Отлично. — Делаю маленький глоток.
— Да уж... отлично. Твой Хаванский не примет тебя после этого.
— Не примет.
— И что теперь?
— Теперь...
На мгновение позволяю себе представить Клима. Похудевшего, вымотанного и свободного. Вижу, как он возвращается домой. Обнимает плачущую сестру. Жмет руки подчиненным. Заходит в мою спальню...
— Так что дальше?
— Не знаю. — Я трогаю пальцем горячий чай. Больно, но терпимо. — Наверное... буду как-то жить.
Три дня спустя
Бывают события, с которыми трудно смириться. Умом понимаешь, что все, а сердце твердит: «Нет!» — и требует найти хоть какой-то выход.
Чаще всего ничего хорошего из таких попыток не выходит. Рана лишь сильнее болит, а потом на ее месте остаются уродливые шрамы.
В целом я все это знаю. У девочек с несчастливым детством к взрослой жизни уже достаточно опыта. К сожалению, никакой опыт не может удержать от звонка.
— Здравствуй, Алиса.
Сестра Клима — единственная, кто еще не заблокировал мой номер, поэтому звоню именно ей.
— У тебя хватило наглости набрать меня? — Она даже не здоровается.
— Как он?
Из новостей я знаю, что Клима отпустили наутро после моего похода в клуб. Исаев выполнил свое обещание: с Хаванского сняли все обвинения. Но, как назло, в интернете не было ни одной фотографии.
— Клим чувствует себя прекрасно! Он лучше всех! Невиновен и свободен! Ты поэтому звонишь? Решила, раз он на воле, можно вернуться и продолжить дурить ему голову?
— Нет. Я только хочу узнать, все ли у него хорошо.
Прижимаю ладонь к губам. День назад я дала себе клятву больше не плакать, но сейчас безумно хочется нарушить ее.
— Я так верила тебе! — вырывается у Алисы со всхлипом. — Клим никого так не любил. Я думала, у вас это взаимно. Надеялась, что мой брат наконец нашел свое счастье.
— Алиса...
— Какой же слепой я была! Не замечала, что тебе плевать. Пока мы сходили с ума от страха, ты и слезинки не пролила. Ходила здесь, такая важная и спокойная. А когда запахло жареным, тут же сбежала к другому любовнику. Да еще и использовала меня, чтобы отвлечь охрану. Сделала пособницей в своих изменах.
— Клим точно нормально? — Я пропускаю сквозь себя обидные обвинения. Глотаю их, как два последних дня глотала слезы.
— Ты меня совсем не слышишь? Ни совести, ни слуха?
Доброй девушки Алисы будто и не было никогда. Сквозь километры обдает ее злостью и ненавистью.
— Можно с ним поговорить? — спрашиваю, сама не зная зачем.
Если Клим и ответит, никакую правду я сказать не смогу.
— Он все о тебе выяснил и уехал. Ты сделала свой выбор. Он сделал свой. Отыграть назад не получится.
— Надолго? — это последнее слово, на которое меня хватает.
Безумно хочется услышать «неделя» или «месяц». Пусть мы больше не увидимся, но я хотя бы буду знать, что Клим рядом. Понимать, что дышим одним воздухом и смотрим из своих окон на один и тот же город.
Однако Алиса не оставляет никаких надежд:
— На несколько лет. Не жди.
