Я решила, что могу обладать обоими мирами.
Одетый в черный смокинг от Versace, с опасными татуировками и дьявольской красотой, Люциан Кросс — воплощение греха и соблазна. Голубое пламя его глаз пылает жарче любого адского огня и пронзает меня насквозь. Его выражение лица — маска, но эти глаза открывают то, что скрывается под ней: похоть, страсть, боль, искупление, любовь.
Да, я верю, что дьявол способен любить.
Мы так отчаянно жаждем того, что нам нужно, что это все, что мы можем видеть. Мы поглощены им, им владеем, безумное желание настолько сырое, что перерастает в ненависть. В случае с Люцианом его жажда мести привела его ко мне, его врагу. И его ненависть почти уничтожила меня. Но даже самые темные желания могут перерасти в одержимость и продолжать изменять нас, делая бессильными перед переменами.
Как бы глубоко я ни влюбилась во врага, когда я смотрю в его глаза, я вижу в них правду, которая дает мне надежду. Однажды этот человек полюбит меня с такой страстью, которая будет соперничать с самой глубокой ямой ада, породившей его ненависть.
Когда я подхожу к нему, он, не торопясь осматривает меня, посылая по моей коже горячую волну.
— Ангел, — говорит он. Это все, что мне нужно услышать.
Мой отец поступает в соответствии с традициями, отдавая свою дочь. Он поднимает мою вуаль, целует меня в щеку и пожимает руку Люциана. Я не скучаю по болезненной хватке рукопожатия Люциана, и мой отец тоже.
Я передаю свой букет Норе, прежде чем Люциан сжимает мои руки. Я смотрю на свою руку в его руке: грубые и жестокие, руки безжалостного человека, испещренные мстительными проклятиями. Руки, обученные убивать. Но также способны защищать.
От этого человека не уйдешь в течение всей жизни. Брак среди организаций — это навсегда.
Я могла бы сбежать. Я заключила этот брачный договор, чтобы спасти отца, которому, после того как открылась ужасающая правда, я больше ничем не обязана. Так почему же я здесь? Почему я позволила Мэнниксу отвезти меня сегодня в собор?
Медленно поднимаю взгляд на него, и все мои причины оказываются именно там.
Из-за свирепого взгляда его поразительных голубых глаз, которые клянутся защищать меня.
Из-за чести, которая, как я знаю, диктует ему поступки больше, чем месть.
Из-за глубокой любви, которую он питает к своей семье и людям.
Из-за связи между нами, которая глубже, чем враждующие семьи и клятвы, данные на крови. И как бы я ни была напугана неизвестностью нашего завтрашнего дня, я не позволю страху овладеть мной и бежать от своих чувств. Я хочу любить его и бороться за любовь, которая, как мне кажется, может соперничать с его болью и моей.
— Ты готова? — спрашивает меня Люциан.
Я улыбаюсь.
— Да.
Церемония начинается, и священник приветствует родных и друзей. Он читает из Библии, рассказывая, что означает брак и что мы должны пообещать друг другу. Я повторяю клятву за Люцианом, а когда приходит его очередь, он делает то же самое, пока не доходит до конца.
Его глаза впиваются в мои, когда он говорит:
— Я буду защищать тебя. Я буду убивать за тебя. Я сожгу весь мир в пепел, чтобы ты была моей, Кайлин Биг.
Его яростное утверждение должно ужаснуть всех присутствующих, а тех, у кого есть скрытые мотивы в отношении нас, возможно, так оно и есть. Для меня же это означает нечто большее, чем обещание беречь и любить меня.
— Я знаю, что так и будет, — говорю я, и его рот озаряет прекрасная улыбка.
Священник продолжает остальную часть церемонии, готовясь к кольцам. Я делаю укрепляющий вдох. Мне предстоит произнести собственную мини-речь, в которой я включу слово fede, что в переводе с итальянского означает, что наши кольца означают веру. Это идеальная клятва, чтобы проиллюстрировать мою веру в Люциана, когда я надеваю кольцо на его руку палец.
Шум со скамей привлекает внимание Люциана. Я окидываю взглядом ряды гостей и сразу же обращаю внимание на отца.
Он и мой дядя спорят на тихих, сердитых тонах. Их перебранка не настолько громкая, чтобы обеспокоить окружающих, но я сегодня хорошо настроена, чтобы заметить что-то необычное.
А что-то не так.
Сбитая с толку, я возвращаю взгляд на Люциана, но он сосредоточен на том ряду. Я прослеживаю линию его взгляда до моего кузена Дэмарко. Он выкрикивает непристойность и вскакивает на ноги. Я вижу это сразу же, как и Люциан, но он уже движется, его рука тянется к моей талии, чтобы увлечь меня за собой.
Солнечный свет, проникающий через витражное окно, отражается от стального ствола, когда Дэмарко достает пистолет из-за пояса.
По глупости я думаю о том, что все мужчины должны были сдать оружие у дверей часовни, и о том, что Дэмарко не может сейчас направлять на нас пистолет. Но все мысли прекращаются в тот момент, когда воздух раскалывает оглушительный взрыв.
Я не могу думать. Я не могу чувствовать. Оцепенение разливается по телу, словно ледяная вода по венам. Я понимаю, что мой кузен целился в Люциана, и внезапно боль пронзает мое тело, как шок.
— Черт, — ругается Люциан. — Виолетта, посмотри на меня. — Его глаза расширены и свирепы, когда он смотрит на меня. С его губ срываются другие ругательства, когда он хватает меня за руки и подтаскивает ближе, притягивая мое плечо к себе.
Мой взгляд притягивают красные капли на платье. На белом фоне они расцветают, как большие маки. Его рука тянется к моему плечу, к тому месту, где прошла пуля. Когда я вижу рану, мои нервные окончания вспыхивают, словно обожженные, а боль наконец-то становится ощутимой.
Я качаю головой, шок все еще затуманивает мой разум.
— Это всего лишь рана, — слышу я от себя.
И тут я понимаю, почему Люциан так зол. Я прикрыла его — попыталась принять пулю на себя. Он повторяет мне это с ядовитой яростью, выражение лица у него жесткое.
На периферии я вижу, как толпа в панике бежит к выходу. Затем Доминик, которого я узнала по балу-маскараду, глава венецианской мафии, что-то кричит, стоя с пистолетом, направленным на мою семью. Другие в его ряду следуют его приказу, и вскоре вся моя семья держит оружие наготове.
Огромная фигура Мэнникса внезапно перекрывает мне обзор, его большая грудь служит барьером от любых шальных пуль.
Когда ко мне возвращаются чувства, я смотрю на Люциана. Гнев пылает в его глазах, и он обращает свой взор на священника, который пятится прочь.
Люциан хватает его за рясу и тянет вперед.
— Обвенчай нас! — рычит он.
Пошатнувшись, священник роняет Библию и быстро осеняет себя крестным знамением.
— Объявляю вас мужем и женой. Да помилует вас Господь…
— Пощады не будет. — Люциан проводит большим пальцем по моим губам, размазывая брызги крови, а затем смыкает свои губы с моими в требовательном, раздирающем душу поцелуе.
Он отстраняется и поворачивается к Мэнниксу.
— Уведи ее отсюда, — приказывает он.
Мэнникс делает движение, чтобы выполнить приказ, но я хватаю Люциана за руку.
— Я не уйду…
— Иди в гримерку. Нора останется с тобой. Я скоро приду. — Он еще раз осматривает мою рану, после чего целует меня в лоб и бросается в бой.
Моя борьба с Мэнниксом бесполезна. Он заключает меня в медвежьи объятия и уводит с помоста. Нора что-то бормочет, следуя за ним. Поставив меня на ноги, он берет меня за запястье и расчищает путь вдоль стены часовни, сбивая с дороги паникующих людей.
Мы доходим до гримерной, и Нора закрывает и запирает дверь. Затем Мэнникс ставит свое гигантское тело перед ней, как баррикаду, и держит пистолет наготове.
— Матерь Божья, — говорит Нора, когда видит мое окровавленное платье. — Ей нужен врач.
— Я в порядке, — говорю я, мой голос срывается, а легкие горят. — Я ничего не чувствую.
— У тебя шок, Кайлин, — огрызается она, ее жесткий тон напоминает мне о первом дне знакомства с ней.
Я качаю головой, отвлекаясь на дверь и ожидая момента, когда войдет Люциан.
— Что случилось? — спрашиваю я Мэнникса.
