Совершив круг по городу, выхожу на остановке «Охотный ряд» и смешиваюсь с толпой туристов, которые в любую погоду сновали по городу, фотографируя достопримечательности и самих себя.
Мозг отказывал предоставить подсказки, где я могла бы найти убежище. Можно было бы позвонить Максиму или Маринке и попросить помощи, но я не сомневалась, что их пути привели бы к Самгину. Несмотря на нависшую надо мной опасность, которая теперь приняла реальную форму, не ограниченную интернет-сообщениями и мертвыми кошками, меня продолжала душить гордость, поэтому эти варианты я сразу отмела.
Стараясь находиться среди большого скопления народа, я решила, что единственное место, куда могу пойти и где меня не должны искать, по моим расчётам, – это тренировочный центр, в котором трудилась в качестве тренера Катя Сидоренко. Мы редко общались после завершения моей спортивной карьеры, но сохранили хорошие отношения, и я надеялась, что она разрешит одну ночь провести в центре, если, конечно, мне повезет и я застану ее там.
Повезло. Она проводила вечернюю тренировку, поэтому я заняла место в зрительном зале и наблюдала за девочками, оттачивающими свое мастерство на снарядах. Насколько я знала, большинство из тех, кто здесь занимались, вряд ли будут когда-нибудь отобраны на крупные соревнования, и тренировались они в основном для здоровья и просто потому, что им нравился этот вид спорта.
Я почувствовала какую-то ноющую пустоту, наблюдая за юными спортсменками, и горькие воспоминания о потере возможности заниматься спортивной гимнастикой вновь нахлынули на меня разом со всеми событиями десятилетней давности, когда меня лишили права выступать и тренироваться, здесь, дома, в России, принеся с собой изматывающее чувство одиночества после смерти бабушки и осознание всей глубины потери Клима.
Что ж, наверное, теперь он чувствует себя отомщенным – ведь всё это было только для того, чтобы он смог залечить свои раны, нанесенные мной?
– Комар! – услышала я возглас Кати, которая, не веря свои глазам, рассматривала меня. – Неужели это и правда ты?
Некогда девушка, которая меня на дух не переносила, а теперь давняя подруга быстрым шагом направилась в мою сторону, и я, утерев слезы, попробовала нацепить на лицо бодрую гримасу.
– Привет, Катюш, – улыбаюсь я и обнимаю её.
Она смотрит на меня внимательно, отстранившись, но явно не верит моей актерской игре.
– Выглядишь скверно, Комар. Что у тебя стряслось?
Она задает вопрос, и я чувствую, что рассыпаюсь на части от того, что целый день пыталась делать вид, что все наладится, и теперь попала к человеку, который может меня выслушать и утешить. Только я ни черта не понимала, во что вляпалась и каким образом моя жизнь может вернуться к желаемой обыденности. Пока я ревела на груди у подруги, она мягко поглаживала меня по спине, а я плакала обо всем том, что у меня отобрали, о спортивной гимнастике, о бабушке, о Климе, и этот мир казался совершенно серым, негостеприимным местом.
Катя спешно свернула тренировку, отправив девочек в раздевалку, и увела меня в свою тренерскую. Я успокоилась, умылась и почувствовала себя чуточку легче, Катюша дала мне бутерброд с колбасой, банан, горячий чай с конфетами, и я жадно и неожиданно с аппетитом съела все это, вспомнив, что это первый прием пищи за сегодняшний день.
– Ален, ну кто так делает?! Тебе же больше не восемнадцать лет. Если твой Клим может помочь, то ты должна бежать к нему со всех ног, а ты ерундой страдаешь от пустых обид, когда, возможно, на кону стоит жизнь. Ты глупая, он, похоже тоже не в состоянии мыслить здраво, до сих пор настолько ведомый ревностью, что никак не может посмотреть на те события трезвым взглядом.
Со стороны, наверное, так и казалось – элементарно и просто. А я дышать не могла от злости на него, вновь и вновь прокручивая утренний разговор, и от воспоминаний о том унижении, которое я испытала, меня начинало трясти с такой силой, что аж подбрасывало.
– Знаю, Кать, что не восемнадцать, но поделать с собой ничего не могу. Давай я подумаю об этом завтра?
– Ты уверена, что хочешь остаться тут, а не поехать ко мне?
Киваю.
– У вас охрана, мне тут будет спокойнее.
– Ну, смотри, Комар, мой телефон знаешь, звони со стационарного. Если что, прибегу.
Обнимаю её на прощание, но она топчется на месте.
– Слушай, может, поговоришь завтра с девочками? Они будут в безумном восторге увидеть олимпийскую чемпионку. – Катя произносит это несколько смущенно, а у меня вновь слезы наворачиваются. Проглатываю их.
– Конечно, все что угодно, Кать.
Меня, должно быть, настолько вымотало, что на этом не самом удобном диване я сразу вырубилась, проснувшись утром с болью в спине от неудачной позы во время сна. Зачатки разума ко мне действительно начали возвращаться, а когда я приняла душ, то уже решила, что все же нужно звонить Максу, Марине и всем знакомым, чтобы попросить о помощи. Не знаю только от чего, но бегать по всему городу от невидимых опасностей глупо и бесполезно.
Решив, что надо купить что-то к завтраку, я вышла из спортивного центра, ежась от холодного утреннего воздуха, и увидела мужчину, курившего на крыльце. Услышав мои шаги, он обернулся, и я почему-то замерла, глядя на него, чувствуя себя дичью, пойманной в капкан.
Глава 39
Клим
Повел себя с ней, как последняя сволочь, как конченый мудак. Пусть и казалось тогда, что все правильно делаю, но, ловя её последний взгляд, брошенный на меня, едва сдержался, чтобы не кинуться следом, нагнать и просить прощения. За что?
Поднял с пола то самое платье, в котором она явилась на благотворительный вечер, похожая на маленькую фею Динь-Динь, и положил аккуратно на кровать, оставив горничной указание, чтобы не трогала его и постель не застилала.
На душе появилось какое-то гнетущее чувство после ухода Алены, чтобы прогнать его, я прокручивал в голове разговор с отцом, состоявшийся в Англии, в мой последний визит. Меньше всего я ожидал его увидеть, и когда секретарь отца обратился с предложением назначить встречу, идти не хотелось, но я знал, что он не стал бы просто так искать свидания со мной.
Говорят, с возрастом вся личина вылезает на лицо, и его душа оставила глубокие царапины морщин на лице, изрезав его таким грубым образом, что становилось очевидно, какие эмоции чаще всего испытывал этот не самый приятный человек. Раньше отец выглядел стройным, поджарым, теперь же передо мной сидел старик, изможденный и истерзанный борьбой за сохранение остатков собственного дела, руины которого валялись у моих ног.
Я был сыт по горло и обедом, и им. Слишком много в моей жизни продолжало оставаться Анатолия Самгина: даже когда он фактически в ней отсутствовал, он все равно пытался совать нос в мои дела, словно не мог поверить, что я могу быть успешным и без него.
– Что, сынок, говорят, старая любовь не ржавеет. – Он кидает на мою тарелку бумажную версию того самого издания, что впервые опубликовало сплетни обо мне и Алене.
Сколько бы отец ни имел случайных связей, но любил он всегда только мою мать. Не сомневаюсь, что эти чувства у него сохранились, и он до сих пор их раб. Странно, что я повторял его путь в личной жизни, не представляя, как перестать думать об одной-единственной женщине. Отца изматывала эта любовь, похожая на наваждение и приворот, но выгрызть её из себя он не смог.
Может быть, я и был плодом их некогда большой и взаимной любви, но на самом деле на их отношении ко мне это никак не отразилось: я не был нужен им обоим, являясь лишь побочным эффектом испытываемых ими чувств.
– Это по-прежнему не твоего ума дело, - произношу сухо, не понимая, к чему он ведет.
