в груди у меня расцветают подснежники.
— Какие тут могут быть «что ли»? Конечно, я ревную!
— Боже! — закатываю я глаза, но на самом деле мне петь хочется.
— Что у тебя было с Гордеевым? — вдруг меняет он тему и подается он ко мне ближе так, что мне приходится откинуться на локти.
— Мы друзья, Марк. И всегда ими были. Там долгая история и она не только моя, чтобы рассказывать ее полностью.
— Тогда почему ты дала мне понять еще на выпускном, что с ним встречаешься?
— Слушай, давай поговорим об этом позже, — попыталась оттолкнуть я его от себя, но Хан мне не позволил, еще жестче зажимая на столе.
— Сейчас!
И я замерла, затравленно шаря глазами по его лицу. А потом вдруг поняла — да к черту все! К чему мне сейчас эти секреты?
— Твоя Барби шантажировала меня видео, на котором я шарю по карманам в раздевалке. Все обставили красиво, конечно, украли мой телефон и спрятали по курткам, а я повелась. Но боялась, что Батурина сольет это видео директору и меня вышвырнут из «Золотой Лиги» пинком под зад. Главным условием было не поощрять твои подкаты.
— Подкаты, — рычит мне в губы Хан, а затем жмурится, вдыхая мой запах, — дальше?
— Ну, а что дальше?
— Фотки в чате, где вы заходите вместе с Гордеевым к тебе домой. Это как понимать?
Тяжелый вздох. Не менее тяжелый выдох. Но, если я сказала А, то надо говорить и Б.
— Меня били.
— Что? — задохнулся Марк и рывком поднял меня со стола, — Кто? Кто, блядь, посмел?
— Ну так Барби твоя и посмела, Марк. И ее шестерки.
— Сука…
— Да, приятного мало. Но потом как-то, будто бы из ниоткуда, появился Стас, помог привести себя в порядок и довез домой, боясь оставить меня одну в такой ситуации.
— Гребаный я ебантяй! — впечатался лицом в раскрытую ладонь Марк и застонал.
— Ну, тут я спорить с тобой не стану, — грустно хмыкнула я.
— Я ревнивая скотина, прости меня, — сгреб в охапку и потащил к мягкому диванчику, что стоял у стены.
— Я подумаю, — лохмачу я ему волосы и трусь носом о чисто выбритый подбородок.
— Я тоже подумаю, как загладить свою вину, — минута молчания, а потом Марк все-таки рычит и немного встряхивает меня, — ты должна была рассказать мне, а не в одиночку бороться с ветряными мельницами.
— Но видео…
— Поверь мне, на любую старуху нашлась бы проруха, а на Батурину так тем более!
— Откуда мне было это знать? Я думала ты в моей жизни так — мимокрокодил.
— По жопе надеру! — стискивает меня и набрасывается с поцелуями, которые в противовес его словами, нежные и ласковые.
И может бы мы пошли на второй заход, если бы селектор на столе Хана не издал тихий писк, после которого послышался голос Алины.
— Марк Германович, к вам посетитель.
Я тут же подскочила на ноги, поспешно поправляя прическу и одергивая юбку. Марк тоже встает и направляется к телефону, чтобы ответить секретарю и именно в этот момент я слышу немного визгливый женский голос:
— Алина, ну к чему эти церемонии? Не надо меня объявлять, я сама войду.
Дверь распахивается и на пороге появляется тоненькая, расфуфыренная, но очень красивая брюнетка, которая смотрит на моего Марка слишком жарко, слишком откровенно, слишком по-собственнически.
И все бы можно было пережить, но ее дальнейшие слова, словно разрывные пули, пронзают мое сердце. Застревают в плоти. Калечат. Убивают.
— Любимый, я так по тебе скучала! И да, я не зря съездила в Милан, я наконец-то нашла то самое свадебное платье!
— Лиана…, - бормочет Хан и кидает в мою сторону настороженный взгляд.
— Оу… ты не один. Ну, что-ж, давай-ка, отправь девочку работать, а нам нужно так много обсудить, дорогой…и не только.
И подмигивает ему, облизываю полную нижнюю губу.
Таня
Ступор.
Перезагрузка программы. Мозги натужно поскрипывают в черепной коробке, пока сердце, расстрелянное в упор, истекает кровью.
Но оцепенение длится недолго.
Потому что все на свете лучше, чем то, когда тебя прилюдно валяют в грязи. Смеясь в лицо и улюлюкая. Я это уже проходила, добавки не хочу.
Буквально заставляю себя кивнуть незнакомой мне Лиане и поворачиваюсь в сторону выхода, чтобы скрыться из этого кабинета как можно скорее. Наверное, кто-то бы на моем месте остался и, может быть, даже попытался устроить знатное выяснение отношений, но…
Я не могу.
Еще немного и меня просто вытошнит на дорогие лакированные туфли очаровательной брюнетки.
Бежать! Срочно уносить ноги! Пусть подавится этим жалким куском дерьма!
— Таня, — слышу в спину хриплый баритон и я, вздрагивая, останавливаюсь.
— Да? — но поднять на него глаза не могу.
Иначе просто разревусь как дура. Как маленькая наивная девочка, которая отчаянно верила в чудо. Вот только чудес не бывает. Точнее, меня просто чудесно поимели во всех смыслах.
Вот и вся сказка. Хэппи, мать его, энд!
— Жди в приемной, я сейчас выйду.
Жестко. Безапелляционно. Будто бы я его марионетка, а не живой человек, которому только что на живую ампутировали душу.
— Конечно, — киваю я и все-таки покидаю кабинет, а затем срываюсь на неуклюжий бег, не в силах справиться со своими одеревеневшими конечностями и высокими каблуками.
За пеленой слез выхватываю образ Алины. Она больше не смотрит на меня доброжелательно. О, нет. Теперь взгляд подернут брезгливостью и даже ненавистью. Замираю, прошитая невольной догадкой.
— Спасибо, — выговариваю по слогам.
И я совершенно искренна, потому что я действительно ей благодарна. Алина открыла мне глаза.
— Кушай с булочкой, — откидывается на спинку своего стула и усмехается.
Все тут знатные твари! Абсолютно все!
Мне здесь совершенно нет места!
И я мчусь дальше. За несколько секунд сгребаю в сумку все, что есть из моих личных вещей на столе и сбегаю из этой сраной конторы, как минимум, навсегда.
Ноги моей здесь больше не будет!
Что же до Марка? Ну…однажды я забуду его, как страшный сон, а затем улыбнусь и возрадуюсь, что Боженька меня отсепарировал от этой грязи.
Все!
Дальше лифт. И я суматошно жму на кнопку, пока наконец-то облегченно не выдыхаю, когда створки металлической коробки наконец-то открываются передо мной. Внутрь буквально влетела, а затем тяжело привалилась лбом к обшивке, пока не услышала тот самый визгливый голосок:
— Любимый, давай обсудим это дома, хорошо? Я соскучилась по нашему гнездышку. Закажем вкусняшек, побудем наедине…
Зажмурилась, зажала уши ладошками, а потом и дверца лифта за мной закрылась. И только тогда я позволила слезам хлынуть из глаз бурным потоком. И мне казалось, что ребра
