не просто девушка. Я – Ольга Лебединская. Я не трусливая овца, и со мной так же будет моя охрана. Зачем мне священник? Если вы все еще питаете иллюзии насчет пострига, я их разрушу – моя душа принадлежит только мне, как и мое сердце. Ими вы никогда не сможете распорядиться.
– Замолчи! Следи за словами и побойся гнева Господа! – воскликнул священник и возвел глаза к резному потолку, украшенному разноцветными стеклянными фресками.
– Мне давно уже нечего бояться. В этом мире я боюсь только смерти близких! Больше меня ничего не пугает, и я достаточно потеряла за последнее время, чтобы верить в вашего Бога и в его справедливость. Артем был таким юным и чистым…а его забрали у нас. Где она, справедливость? А нет ее и никогда не будет, пока кто-то жаждет власти и золота – другие будут умирать. А вы торгуете этим страхом и неплохо преуспели, ведь его легче всего продать.
– Дьявол вкладывает эти мерзости в твои уста! – крикнул священник и в ярости посмотрел на девушку.
– Мерзости? Неужели! Как красиво и по-старинному вычурно вы говорите, отец Даниил. Мерзость – это то, что вы творите во имя вашего Бога. Мерзость – это брать деньги за каждую молитву и сорокоуст, или молебен, или отпевание, мерзость – это затевать войну, где брат убивает брата…мерзость – это национализм, который вы разжигаете. Вот что мерзость! А слова – это всего лишь слова, увы, они не поразят ни одного из убийц Артема. И я не сомневаюсь в том, что его убили. Посылайте со мной кого угодно – хоть поезжайте сами. Мне все равно. Я собираюсь вступить в права владения шахтами и северным филиалом. Мне никто в этом не помешает. Даже вы. У меня на руках все документы. А вы никогда не дождетесь меня в своей обители жадности.
– Скажи спасибо, что мы с тобой одни, и тебя не настигнет кара за эти речи!
– Я скажу спасибо тем взносам, которые храм получает от моего отца. Но все же недостаточно, раз вам так хочется получить с меня еще больше. Не говорите мне о моей душе, когда вы осеняете себя крестным знамением пальцами, унизанными перстнями, а под стенами вашего храма умирают голодные нищие, в то время как ваши свиньи едят отходы с обильных ужинов и обедов.
– Ольга Олеговна!
– Я никогда не приму постриг ради вашего обогащения – я лучше раздам золото со своего приданого голодным и нищим прихожанам вашего храма.
Священник стиснул пальцы так, что они захрустели, когда девушка прошла мимо него с прямой спиной и гордо поднятой головой, оставляя позади себя запах свежести и мятного мыла.
А сейчас монах откинулся на спинку кресла и направил мысли в другое русло. Более приятное. Ведь влияние Даниила станет безграничным, потому что он будет иметь у себя сразу два козыря, а, точнее, три, если учесть, что Макар Лебединский теперь делает то, что ему советует диакон, и, вполне возможно, именно Макар станет наследником Олега. Ведь жизнь мажоров так скоротечна, особенно в дикие времена переворотов в стране. Да и бывало в истории, когда сын отбирал все у отца. Манипулировать Макаром намного проще, чем самим Олегом. Но Даниил никуда не торопится. Всё постепенно. На всё требуется время. Скоро настанет весна, и дьякон навестит Макара, произнесёт благословенную речь перед наследником. А чуть позже можно будет и побеседовать наедине. Старший сын никогда особо не ладил с отцом. Это всем известно.
Сыночек, конечно, труслив, как шакал, но, если обеспечить его нужным количеством денег, он утроит свои силы, и, кто знает, может быть, к следующей весне станет на место папочки, а Даниил как всегда останется его советником.
За окнами послышался звук подъезжающего автомобиля, и Даниил медленно встал со своего кресла, чтобы подойти к тяжелой толстой шторе и, отодвинув ее указательным пальцем, бросить взгляд на ворота Храма и на приближающуюся машину. На гладком лице Даниила появилось довольное выражение, словно он только что положил в рот дольку мармелада. А вот и первый козырь – Антон Лебедев. Дьякон видел мальчишку первый раз, когда тот родился, а второй раз, когда достиг тринадцатилетия. Незаконнорожденный сын Олега Лебединского прибыл в Храм принять принять постриг, как того захотел его отец. Мальчик учил Священное писание и его толкование с самого детства. Он знал о своем предназначении и о том, что рано или поздно будет посвящен. Даниил проследил взглядом, как парень вылез из машины. Ветер трепал черную сутану, без знаков отличия и украшений, а Даниил удовлетворенно поглаживал бороду и слегка кряхтел. Истинное наслаждение видеть сына Олега Лебединского в убогой сутане из дешевого сукна и в простых, тяжелых ботинках, как у самого нищего служителя Храма, едва вступившего в его лоно.
Антон был похож на своего отца как две капли воды – такие же длинные очень светлые волосы, высокий, худощавый. Словно насмешка судьбы, если вы хотите скрыть обман или грех, то рано или поздно они вылезут наружу, да так, что укажут на того, кто их совершил. Юный Лебедев олицетворял именно этот случай, когда сам грех во плоти обличал Олега в прелюбодеянии. Сомнений в том, что это сын олигарха не возникало при первом же взгляде на мальчишку еще в младенчестве. Именно поэтому Олег спрятал его от глаз, от журналистов и готовил к постригу.
Незаконнорожденного он не признал своим и признавать не собирался, но Даниил имел письменное подтверждение отцовства Олега из уст матери мальчишки, которая в присутствии двух священнослужителей исповедалась Его Преподобию. Ну а сам Даниил поручил своим людям тест ДНК сделать и убедился окончательно. Документ, за существование которого дьякона могли убить, невзирая на сан. Ведь он нарушил тайну исповеди и записал слова умирающей на бумаге, заставив поставить подпись при свидетелях. Даниил рассчитывал, что когда-нибудь этот документ ему пригодится. Неплохо иметь козыри против самого могущественного человека, как, впрочем, и не хорошо.
Монах хотел отойти от окна и нахмурился, когда из машины вышел Тихон, младший брат Даниила. В такой же черной сутане, как у Антона. Он подал руку темноволосой женщине, очень скромно одетой с платком на голове.
Толстые пальцы дьякона в ярости ударили по стеклу. Таки привез свою девку в Храм. Посмел ослушаться и притащить её сюда, несмотря на запрет брата.
Монах сунул несколько пачек денег в стол и снова сел в кресло, ожидая, что вновь прибывшие скоро поднимутся в
