не предвещал ничего хорошего.
На миг мне стало страшно, словно меня вот-вот настигнет проливной ливень, с громом, молниями и градом, размером с куриное яйцо, а мне спрятаться совершенно негде!
Но потом… Я вспомнила, я просто вспомнила, как он за глаза надо мной насмехался на пару со своим другом, Ростиславом Дубининым.
— Наверное, решила пончик прихватить, — хохотнул Громов, он же Гром.
— Пончик? Может быть, сразу штук десять? — протрубил голос второго директора нашей компании, Дубинина Ростислава.
— Десять? Нет, дружище. Думаю, штук пятнадцать. Для первого завтрака! — снова рассмеялся Громов.
Это смех подхватил Дубинин и поинтересовался лениво:
— Честно, до сих пор не понимаю, почему ты держишь именно эту девушку в качестве помощницы.
— Что, нравится моя Церберша? — цинично усмехнулся Громов.
Вспомнила и снова все закипело.
Громов много чего говорил мне после этого, и в чувствах признался, и в том, что действовал и говорил так нарочно, желая держаться на расстоянии и не поддаваться соблазну.
Да он вообще мастер трепать языком!
Чего он мне только не говорил…
Предлагал даже невестой фиктивной стать, и стоило мне отказаться, как сразу же нашел мне замену.
Причем, так обидно… Замену на работе! В той области, где мы были связаны крепче всего, где, работая бок о бок… Да что я говорю, аж всплакнуть захотелось!
Другие бы на моем месте оплакивали утраченную невинность, а я была готова разрыдаться, потому что он нанес мне удар в спину на профессиональной почве.
Вот такая я, дурочка… Фиктивной невестой быть не захотела и потеряла не только самый классный в мире секс, горячего мужчину, но и работы, можно сказать, лишилась.
Где там мое заявление на отпуск?
Секретарша Виола хочет отдыхать.
Поэтому я заставила себя проглотить ком страха.
— Я сказала — Клизментий. Привет от Церберши, которая за раз уминает по пятнадцать пончиков. И, прошу заметить, это еще до первого завтрака! — усмехнулась.
— Какая муха тебя укусила, а? Ты снова убежала! — проорал в телефон Громов. — Заебала — бегаешь и бегаешь от меня, как маленькая девочка! Стоит только сказать, что ты мне нужна, что я без тебя не смогу, как ты убегаешь! А мне что делать? Дырку в штанах протирать, ожидая, пока ты набегаешься и снова пальчиком поманишь, на секс пригласишь?!
— Я не знаю, что тебе делать, Громов. Не знаю! Хоть раз подумай о том, чтобы… чтобы сделать хоть что-то стоящее! У тебя не жизнь, а сплошной балаган. И мне в ней нет места. Ты слишком поверхностный. Ничего конкретного, кроме приглашения пройти на твой великолепный член, я так и не услышала. Восемь, сука, лет, я была рядом, а ты… Ты даже не соизволил предупредить, что возьмешь на мое место другую. Это хуже, чем удар в спину. Это плевок в спину. Ты все мои заслуги взял и… и… просто свел к нулю! Я этого тебе никогда не прощу. Взял Ирку, вот и… ебись, как хочешь с этой Иркой-Дыркой, а я ухожу. У меня семейные обстоятельства. Заявление на отпуск без содержания. Положенные две недели выйду отработать, когда твоя новая дырка научится хотя бы отличать входящие от исходящих.
— Про Иру ты зря так. Зачем оскорблять человека, которого не знаешь?!
Громов, как будто бы даже разозлился.
Ах, он еще и защищает эту Дырку. Так вот ты…
— Ох, да. Простите, Клизментий. Я забыла, что вы срете на головы только тем сотрудникам, которых знаете много лет и считаете, что можете вытирать о них свои ноги!
— Да послушай же ты, женщина! — завопил Громов. — Все не так!
— Пусть ваша Ирка-Дырка слушает, а я… ухожу.
* * *
Громов
— Ай, Алла… Ай, что ты наделал… — схватилась за волосы мама.
— Это все твои козни, планы. Вот что это такое! Нет, ты тут ни при чем. Это я виноват — послушал старую сплетницу! План у нее шикарный. С Виолой ни один план не срабатывал. НИ ОДИН, а я… что?! — рассмеялся, как будто сошел с ума. — Решил тебя послушаться. И с чего я решил, что ты в женщинах и отношениях разбираешься, а? Ну, с чего?! Ты и с отцом-то… только в почтенном возрасте браком сочеталась!
— Каким ты бесстыжим вырос! Весь пошел в отца своим ослиным характером. Надо было тебя сечь и в угол почаще ставить, научился бы женщин почитать! Обозвал свою маму старой сплетницей! Как только под тобой земля не треснула! — ужаснулась мама и отвернулась, вытирая слезы. — Мой план был хорошим. А ты начал трещать своим языком. Зачем тебе язык, скажи? Болтливой должна быть женщина, а ты должен кивать и слушать, слушать и кивать, много-много раз думать, прежде чем вымолвить два-три слова, пока твоя женщина скажет тебе двадцать! Потому что женщины думают одно, говорят — другое, а делают — третье!
Рассердившись, мама вышла, оставив меня наедине с Ирой, которая слушала нашу ругань и пила чай.
Разумеется, мы были не на балете. Просто в гостях у родственников… Собирались на семейный ужин, называется. И надо же было моей маме подговорить меня на этот дурацкий план.
Но она-то — что?
Просто влезла со своим искренним родительским желанием сделать лучше.
Сам налажал…
Жестоко.
— А ты что скажешь? — спросил я у двоюродной сестры, Ирины.
Она отвлеклась от поедания медовых орешков и покачала головой.
— Я и половины не поняла, вы слишком быстро на турецком с мамой ругались! Но так увлекательно… Круче, чем сериалы, — выдохнула она. — Так что… На работу мне к тебе выходить или как?
— Выходи, — буркнул мрачно и вышел.
— А ты куда? — крикнула мне вслед.
— По делам.
Следом за мной на крыльцо выбежала мама и схватила за локоть.
— Дурак, ты должен хорошенько соскучиться!
— Я уже соскучился!
— Ты должен дать время остыть…
— Сколько?! Пока там на месте симпатии айсберг не появится? Спасибо, мама, твоими советами я… обидел самую дорогую и единственную девушку, которая мне когда-либо нравилась по-настоящему! Все, дальше я сам…
Виолетта
— Я у тебя пока перекантуюсь, можно?
— Ты стоишь с чемоданом, из которого выглядывают трусики…
Марфа неодобрительно покачала головой.
— Учитывая, насколько ты аккуратная и исполнительная, по этим торчащим во все стороны трусикам и бюстикам можно сделать вывод, что случай — исключительный. Поэтому заходи, конечно! — махнула рукой.
— Ты рисуешь? Руки испачканные краской.
— Где? Казалось, везде оттерла.
— Вот здесь, — коснулась я тонкого локтя.
Марфа попыталась стереть присохшее пятнышко краски.
— Ох, ну и бардак у тебя. Спать я
