такое, что поколеблет во мне зародившуюся надежду.
Тем более что Муратов-старший выглядел странно сдержанным для таких хороших новостей.
Я бросила на него мимолётный взгляд.
Нет, даже не сдержанным… Грустным?
Не припомню, чтобы я вообще когда-нибудь видела его в подавленном настроении.
Сейчас всё, связанное с ним, казалось мне странным и непривычным. Будто я заново открывала для себя человека. Даже не заново, а впервые.
— Мне важно было убедиться, что дело действительно получит ход. Если бы тебе вдруг по каким-либо причинам отказали в услугах, мы не остались бы без оперативных результатов.
Мы.
Господи, до чего всё сейчас запутанно и необычно…
— Конечно. То есть я понимаю. Тем более что у тебя куда больше возможностей и связей, — зачастила я, стремясь поскорее вытолкнуть и себя то, что меня волновало. — Только… извини, если лезу не в своё дело, но мне сложно отделаться от ощущения, что ты на самом деле не очень-то рад таким новостям. Может, конечно, мне показалось…
— Нет, — Муратов отпил из своего бокала и посмотрел в сторону, — тебе не показалось.
— Расскажешь? — рискнула я, на самом деле не особенно-то и надеясь, что Муратов примется со мной откровенничать.
Да, мы, конечно, неожиданно и совершенно непрогнозируемо сблизились. Но я по-прежнему считала это каким-то сбоем в матрице.
К моему удивлению, вопрос он встретил усмешкой. Алекс качнул головой.
— Странное ощущение, — помолчал. — И не думаю, что это эффект от выпитого.
Я силилась сообразить, о чём это он. Неужели действительно сморозила какую-то несусветную глупость.
— Извини. Я просто подумала…
— Нет, — перебил он. — Нет, дело не в этом. Но для меня это совершенно новое ощущение.
Я молча приподняла брови. Он это заметил и пояснил:
— Когда у тебя чем-то искренне интересуются. Не проинформировать просят, не от скуки бросают вопрос, а обращают внимание на твоё состояние и задаются вопросом.
Такое откровение было до того неожиданным и до того не в характере Муратова-старшего, что я невольно покосилась на его всё ещё наполовину полный бокал.
Но мужчине его роста и комплекции явно требовалось куда больше, чем пара глотков, чтобы основательно захмелеть и достичь того уровня раскрепощённости, когда балом правит неприкрытая откровенность.
— Звучит так, будто вы никогда и ни с кем по душам не говорили, — я смущённо одёрнула рукав своего рабочего свитера.
— У нас в семье это не особенно принято. Не приветствуется, — и на мой вопросительный взгляд он отрицательной качнул головой. — Долгая история.
А я уж думала, меня ничто не смогло бы сейчас переключить с мыслей о предстоящей миссии.
— Некоторое время назад я почти всерьёз предполагал, что нечто такое было у нас с Егором. Но, судя по всему, ошибался.
Я тоже так думала. Всегда так думала. Кажется, Егор никогда и ни с кем так охотно и подолгу не общался, как со страшим братом.
— И осознание этого, кажется, ударило по мне больнее, чем я предполагал.
Муратов криво усмехнулся, будто в душе сам над собой потешался. Мол, винить ему больше некого, кроме себя самого.
— Это как-то касается… нашей нынешней ситуации?
От одной только мысли об этом сердце начинало неконтролируемо колотиться. Мне вдруг страшно стало услышать ответ. Раз уж даже Муратова что-то в происходившем погрузило в такую меланхолию…
— Напрямую, — придавил он меня одним-единственным словом. — То, что я считал откровенностью, может оказаться обманом. Он лгал не только тебе и окружающим. Он и мне лгал чёрт знает сколько.
Муратов посмотрел на меня, и синие глаза потемнели.
— Только не вздумай переживать о сыне. С ним всё будет в порядке.
Так бывает, что затянувшееся волнение уже не мобилизует и работает наоборот, против себя. Во всём начинаешь усматривать намеренную двоякость, недосказанность, недобрый умысел. Понемногу теряешь способность мыслить ясно и более-менее здраво. Всё начинает казаться как минимум полуправдой.
Вот и сейчас… Муратов намеренно меня утешал? Что-то недоговаривал, потому что пугать не хотел? Чтобы я на ночь глядя себя не накручивала?
— О чём он лгал? — подушечки пальцев, покрывшись испариной, начинали скользить по тонкой ножке. — Егор. О чём он врал тебе всё это время?
Но нет, непохоже, чтобы Муратов гадал, как меня успокоить. Он явно думал о чём-то своём. О слишком личном.
— Как минимум о своей успешности и самостоятельности. Кажется, его эго не позволяло ему признать, что не всё у него получается. Он видел во мне не поддержку и помощь, а…
— …соперника, — машинально закончила я, чем привлекла его пристальное внимание.
Синие глаза удержали мой поневоле испуганный взгляд.
— Ты, конечно, бизнес имеешь в виду, — голос Муратова неожиданно сделался ниже и глубже.
По спине у меня побежали мурашки.
Я ведь это имела в виду?
— Да. Конечно. Он часто любил пошутить, что привык плестись в отстающих, — пробормотала я, припоминая горькую иронию мужа, которой я прежде не придавала большого значения. — Говорил, что равняется на тебя. И что сделать это несложно, потому что ты всегда впереди.
Муратов подался вперёд, отставив бокал на столик, приютившийся у дивана.
— Это не так, — он сделал шаг мне навстречу. — Не всегда.
Я следила за его приближением, гадая, о чём он сейчас говорит.
— Однажды он меня обошёл. По-крупному. Настолько по-крупному, что это можно считать полноценным реваншем.
— Мне жаль… жаль, что между вами тоже всё очень непросто, — почти прошептала я, с тревожной отчётливостью понимая, что сейчас произойдёт нечто неотвратимое. — Я очень надеюсь, что это как-нибудь разрешится. Может… может, когда мы с Лёшкой исчезнем из поля зрения… Кстати, знаете… я ведь забыла сказать…
Я вдохнула, сдерживая охватившее меня бешеное волнение от его близости.
— …хотела сказать, что мне перезвонили. Нас примут уже послезавтра. Завтра я навещу Лёшку, чтобы предупредить…
— Правильно, — Муратов кивнул. — Суток на подготовку нам хватит. Я отдам необходимые распоряжения.
— Спасибо, — шепнула я, не сопротивляясь, когда он молчаливо принял бокал из моих рук и отправил его на столик, в компанию к своему.
— Настоящей благодарностью с вашей стороны было бы никуда не исчезать после того, как всё закончится, — он возвышался надо мной, и я начинала дрожать от напряжения. — Ваше исчезновение из своей жизни я посчитал бы чёрной неблагодарностью.
И я не должна была задавать этот вопрос.
Потому что, может, поверить в это было и невозможно, но ответ уже знала.
— Почему?
Сгиб его указательного пальца неожиданно оказался у меня под подбородком. Мягко подтолкнул меня вверх.
Для ответа.
— Почему? — она смотрит на него с затаившимся в ясных глазах волнением.
Почему?
Потому
