об этом я думала, когда проводилась санация моего живота.
— Я закрою ваш живот ширмой, — услышала я. — Нам нужно, чтобы вы были максимально спокойны и отвечали на наши вопросы. Если начнётся паническая атака или вы не сможете совладать с собой, скажите сразу, мы погрузим вас в общий наркоз. Артур, готов?
Артур кивнул. Мой круглый и блестящий под светом ламп живот от меня закрыли ширмой. Я — закрыла глаза. Навалилось осознание неизбежности происходящего, а с ним и странное, леденящее спокойствие.
— Делаю надрез.
Я видела головы и тени врачей. Я не должна была чувствовать ничего, но я чувствовала. Не боль. Я чувствовала прикосновения и нечто инородное пытающейся в меня проникнуть, ощущение давления.
— Вы... Увидите их?
— Нет, — приглушенно, из-за медицинской маски, рассмеялась Вера. — Вмешательство того не требует, я не буду разрезать матку, я лишь делаю в ней прокол и ввожу инструмент. Но нас целая бригада и мы мониторим происходящее на экране, я вижу каждое движение ваших детей, я вижу, как бьются их сердца, я буду точна и отвечать за каждый миллиметр своего движения внутри вашей матки.
Она говорила и её голос успокаивал меня. Я не доверяла ей, не могла довериться, пусть и вручала в ее руки жизни своих детей, этим я терзала себя всю неделю. А теперь вдруг, когда Вера готовилась ввести в меня эндоскоп, я доверилась ей целиком и полностью. Она говорила, и голос ее звучал, как колыбельная. Тут я вновь ощутила давление на живот.
— Я внутри, — сказала Вера.
Она замолчала. Стало так тихо, что стало слышно щелчки и гул медицинской аппаратуры, а так же мое дыхание. Я боялась задать вопрос — Веру нельзя было отвлекать.
— Все идет по плану, — сообщил мне Артур. — Вера уже подобралась к перемычке в сосудах, которую мы будем прижигать, иссекая лазером. Но работа эта ювелирная, и мы не будем торопиться.
Я скосила взгляд на ширму. Я и хотела видеть того, что там происходит, и страшилась этого. Время вновь тянулось резиной. Я жалела, что не могу его отслеживать. Сколько минут прошло, десять, сто? Я хотела, чтобы это все уже закончилось, не просто закончилось, а хорошо.
— Динамика плодов положительная, — проинформировал Артур. — Все идет хорошо.
Я вновь заставила себя успокоиться. Подумала о Марате. Уехал он, или нервно ходит по коридорам клиники, мой идеальный мужчина, невольный отец моих детей? Я бы хотела к нему сейчас. Уткнуться лицом в широкую грудь, а Марат бы пусть гладил меня по спине утешая, говоря милые глупости, вновь и вновь обещая, что все будет хорошо. А вокруг бы вился, потрясая роскошным хвостом Люкс, ревнуя к себе внимание людей, которых считал своей личной собственностью.
— Первый этап операции пройден, — сообщила мне Вера. — Динамика сердец?
— Сбилась, — сообщили в ответ.
— Что? — вырвалось у меня. — Что происходит?
— Анна, — успокоила меня Вера. — Мы с вами об этом говорили. Сосуд иссечен, началось перераспределение потоков крови. Плод реципиент стал получать ее в меньшем объёме, а в плод донор кровь хлынула. Им нужно приспособиться. Начинаем откачку жидкости из плодного пузыря.
Теперь я чувствовала острее, вмешательство было более неприятным. В меня вновь что-то проникло, а потом... Я почувствовала, как из меня тянут жидкость, словно пытаясь высосать саму мою суть. Я стиснула зубы так сильно, что заломило челюсти, стараясь отгородиться от того, что чувствую, от звука техники, которая в прямом смысле слова являлась насосом, мне казалось, что я даже слышу чавкание, с которым из меня вытягивается околоплодная жидкость.
— Два с половиной литра, — с удовлетворением сказала Вера. — Анна, мы выкачали из вас два с половиной литра излишков, вам станет гораздо легче.
— Мне бы хотелось, чтобы легче стало моим детям.
— Зашиваю, — лаконично раздалось из-за ширмы.
Дальше всё было быстро. На разрез наложили швы, обработали и заклеили большим пластырем. Ширму убрали, а меня осторожно перевезли в реанимационную палату. Там меня ждали некоторые мои вещи и телефон. Меня переложили. Прицепили датчик на палец, еще несколько — на живот.
— Все? — вырвалось у меня. — Это все?
— Анна, вы просили меня быть честной. Я сделала все, что смогла. Остальное, большей частью, зависит от вашего организма и сил ваших детей. На данный момент все хорошо, но плоды могут не справиться с переменами. Окончательный ответ от меня вы услышите через неделю, а лучше через две.
Я читала о случае, когда женщина потеряла своих детей через три дня после успешной, на первый взгляд, операции. На панику сил уже не осталось — только ждать.
— Кнопка вызова медсестры. Ваше состояние и детей постоянно мониторится и к вам сразу подойдут, но в случае чего вызывайте. Я буду заглядывать к вам каждые полчаса.
Вера ушла. Я коснулась своего живота — он стал ощутимо меньше и это тоже пугало, я уже привыкла к его объёмам и теперь у меня словно украли одного ребенка. Анестезия отпускала, возвращалась чувствительность ног, а вместе с ними — и живота.
И я поняла, что мои дети бьются во мне так отчаянно, словно сражаются за свои жизни. Так они никогда еще не шевелились, их движения даже стали заметны визуально — живот сотрясался. Они словно испытывали на прочность проклотую матку и плодные пузыри, они просили о помощи. Я ясно и чётко поняла — они умирают. Паника была настолько сильной, что кнопку вызова одеревеневшими руками я нашарила только после нескольких попыток.
Я остался один в комфортабельной и даже уютной палате. Можно было уйти — мое присутствие все равно ничего не решало, но я все равно оставался на месте, словно приклеенный. Пытался читать новости — но все происходящее в мире казалось таким мелким и незначительным по сравнению с тем, что Анькин круглый живот сейчас резали. Мне дважды позвонили по рабочим вопросам, и этим звонкам я даже обрадовался, как способу хоть немного отвлечься. Но боюсь, об Аньке и ее животе я не перестал бы думать, даже если хренов комбинат сейчас сгорел бы дотла.
В конце концов я скачал какую то нелепую игру на телефон, но так как я не мог сосредоточиться на ней, то все время проигрывал, несмотря на то, что правила были элементарными. Проиграв в
