«Вот и меня контузило!» — успела подумать я и отключилась.
— Жива? — услышала я незнакомый голос. Как мне казалось, мы довольно быстро ехали в машине в неизвестном направлении. Голова гудела, как трансформаторная будка, и каждый толчок транспортного средства отдавался в ней гулким эхом. Меня не очень аккуратно уложили на заднее сиденье машины, где я и пребывала до сей поры.
— А что ей сделается? Вон, дышит себе спокойно. У-у, прибил бы стерву!
Хомяк! Я открыла глаза и увидела его знакомую физиономию.
— Здравствуйте! — вежливо поздоровалась я и сделала попытку приподняться. Не тут-то было! Все четыре средства передвижения были крепко связаны. — Это зачем вы меня связали?! Развяжите немедленно, а то закричу!
— Только попробуй! Быстренько успокою вот этим предметом, — Хомяк показал свой кулак.
Знаю, знаю! Знакомая штучка, разбившая в моей квартире все, что бьется. Кулак у Хомяка казался значительно больше, чем у Алексеева. Вспомнив про Ромашку, я приуныла: как он там, бедненький? Приедет на дачу — а меня и нет. Только пустое помещение с признаками битвы титанов. Переживать будет! Вспомнит, как был несправедлив ко мне, как кормил одними яйцами, может, даже всплакнет...
— Степаныч жив? — вспомнила я и про деда.
— Какой такой Степаныч? — удивился Хомяк.
— Дед, который вас отстреливал, чучело бестолковое!
— А хрен его знает! Он вон Кузю подстрелил, так мы дедулю и связали, чтоб, значит, не шарахал из ружья по людям. Чокнутый какой-то старикан, ей-богу! Никак в плен не хотел сдаваться, все танк подзывал!
Кузя, сидевший рядом с Хомяком на переднем сиденье, держался за плечо и иногда постанывал. Молодец, Степаныч!
— Сам ты дурак, Хомяк! Он контуженый. А куда вы меня везете и зачем? — я попыталась наладить отношения с похитителями.
— Любопытная ты какая! И почему ты сразу не отдала фотоаппарат? Влезла вот, куда не просили, теперь убивать тебя придется. А я что, зверь какой? Мне тоже жалко живого человека в мертвяка переделывать, тем более такую симпатичную девушку!
— Слышишь, Жень, — я состроила глазки Хомяку, — так, может, развяжешь да отпустишь? Мы с тобой можем найти общий язык.
— Звать-то тебя как? — вздохнул он.
— Женька.
— Тезки, значит. Совсем нехорошо. Попадись ты мне в другое время — ох, и закрутил бы я романчик! А теперь... Что уж говорить об этом, только расстраиваться. — Хомяк сник.
— А чего теперь-то, Жень? — не унималась я.
— Кирдык, — бросил Кузя, — и хватит болтать. Приехали уже.
Весьма неловко, приложив пару раз дверцы автомобиля к моей многострадальной голове, Хомяк вытащил меня из машины и забросил на плечо. Вот так, пятой точкой кверху, и внесли мое тело в... «Голубую креветку»! Вот он, значит, где, последний приют усталого путника! Эх, Рома, Рома! Будь я хорошей девочкой, отдай этим негодяям пленку, может, и осталась бы жива. Вышла бы за тебя замуж, научилась бы готовить, стала бы образцовой женой и даже не перечила бы ни в чем! Ну, это я, конечно, загнула, а в остальном — чистая правда. А теперь вот умирать меня несут! Бестолково жила — бестолково и умру. От жалости к собственной судьбе я громко всхлипнула.
— Не реви, — приказал Хомяк.
— Да-а, как же мне не плакать? Убьют меня скоро, а я даже не замужем! Обидно, Жень.
Подивившись такой логике, Хомяк сказал:
— Так это и лучше! Детей-сироток не покинешь, мужа, вдовца безутешного, — тоже. Радоваться должна, а ты ревешь.
— Вот ты и радуйся, а мне чего-то невесело. Пожить хочется еще, просто страсть как! Отпусти меня, а, Хомяк? — с надеждой в голосе обратилась я к носильщику будущего трупа.
Хомяк выгрузил меня в каком-то подвале и, извиняясь, произнес:
— Не могу, Жень! Я лично против тебя ничего не имею. Даже наоборот — ты мне понравилась. Ты уж не обижайся, что я тебя кулаком по голове приласкал. Сама ж виновата, убегать собралась. А Мулла нам с Кузей конкретно сказал, типа, или вы ее привезете, или я вас в бетон укатаю. Выбор-то невелик. И отпустить, сама понимаешь, не могу. Тогда мне самому — кирдык! Ты давай-ка успокаивайся. Я тебя развяжу сейчас и пожевать принесу чего-нибудь напоследок. Только ты без фокусов, договорились?
— Какие уж тут фокусы? — промямлила я, соображая, чего бы отчебучить, чтобы нейтрализовать сострадательного бандита. Даже кирпича нет! И что это за подвал такой нерусский?!
— И ты не сердись на меня, ну, что я тогда убежала! Испугал ты меня очень! Хрясь по столику — и вдребезги! Кто ж выдержит такое зрелище? — я отвлекала Хомяка разговорами, ожидая, пока он освободит меня от веревок.
— Да ладно, чего уж там. Ну вот и все! — распрямился братан. И тут же получил нехилый удар между ног. Глаза Хомяка закатились, а сам он внезапно сделался цвета вареной свеклы и часто-часто задышал.
— Извини, друг! Сам понимаешь, ничего личного! Типа — или я тебя, или Мулла меня. Выбор-то невелик! — цитируя корчившегося от боли бандита, я пробиралась к выходу из подвала. — А ты, Жень, попрыгай на пяточках. Говорят, помогает!
Дав на прощание полезный совет, я ринулась в открытую дверь (какой же непредусмотрительный Хомяк!). Мощный удар в челюсть отбросил меня к стене. Я сползла на пол и удивленно посмотрела на наглеца, посмевшего поднять на меня руку. В проеме стоял улыбающийся Гошка Рыжов! В руках он держал предмет, сильно напоминающий пистолет, и дуло его, между прочим, смотрело прямо на меня.
— Ну, здравствуй, Роджер! Вот и свиделись. Чего это так долго бегала?
— А чего это ты меня догонял, Иуда? — я осторожно погладила скулу.
— Больно? Извини, но ты же опять убежать хотела. Мы и так тебя долго искали.
— Ну, нашли. Дальше что?
— А дальше ты отдашь нам то, что тебе не принадлежит. И все! — Рыжов по-прежнему улыбался.
— Да? И ты меня отпустишь на все четыре стороны? — я с усмешкой глянула ему в глаза.
— С этим как раз проблемы. Понимаешь, Женечка, если бы ты сразу отдала пленку и все, что у тебя просил этот дебил, — он мотнул головой в сторону Хомяка, — может, и отпустили бы. А теперь... — Гошка вздохнул.
