А у нее даже времени подумать об этом не было. И если мысли такие иногда подступали, она гнала их, как злейших врагов. Можно, конечно, забыть о детских клятвах никогда не влюбляться, никогда замуж не выходить… Мало ли чего в детстве люди не наобещают! Но факт оставался фактом: все пили! И свою жизнь окунать во всю эту грязь Рыся не собиралась, несмотря на то что детство кончилось и многое можно было пересмотреть.
И вот сейчас она шла рядом с красивым, уверенным в себе, веселым и добрым мужчиной, жалея, что скоро путь их закончится у ее подъезда…
Оказалось, Петр жалел о том же самом!
— Не хочется расставаться, — так прямо и сказал.
Рыся стояла молча, не умея показать свои чувства. Она просто ждала, что будет дальше. И сердце ее ужасно билось. Ей страшно было, что он услышит.
— У меня тут мастерская поблизости, в десяти минутах отсюда. Пойдемте, я вам картины свои покажу, посидим, чайку попьем. Если у вас, конечно, время есть.
Рыся молча кивнула, и они пошли. Эту часть их прогулки она потом даже вспомнить не могла толком. В памяти сохранилось только то, как они ускорили шаг, не сговариваясь, просто рванули от ее подъезда, как на пожар, как будто требовалось немедленно успеть посмотреть картины и утолить жажду чаем.
Мастерская находилась на верхнем этаже. Лифт почему-то все не шел.
— Бывает, — заметил Петр. — Пошли пешком, а?
Они взбежали по лестнице, даже не запыхавшись.
Он открыл дверь, завел Рысю в прихожую и, не включая света, притянул ее к себе.
«Наконец-то!» — подумала Рыся.
— Наконец-то, — прошептал Петр, целуя ее.
Он обнимал ее так, что она и пошевелиться не могла в его руках. Она, правда, хотела еще ближе, еще теснее прижаться к нему.
И было ей плевать, какой он человек, пьет он или не пьет. Все это оказалось полной ерундой перед ее собственным огромным желанием не отрываться от него ни на секунду.
— Моя? — полувопросительно произнес Петр.
Он не стал дожидаться ответа. Все и так казалось понятным.
Они как-то разделись, умудряясь оставаться в объятиях друг друга. Босиком, в полной темноте прошли куда-то вглубь. Пахло красками, любимый Рысин запах. Сквозь плотно зашторенные окна мастерской свет пробивался узенькой полосочкой.
Художник уложил Рысю на ковер, а дальше началось ее счастье. Она ничего не боялась, ни о чем не думала. Просто жаждала, чтобы все продлилось долго-долго.
Мужчина ласкал ее умело, разжигая желание. Она тогда не понимала, насколько он опытен. Да и какая разница? То, что между ними происходило, было настолько прекрасно, каждая сотая доля секунды имела такое огромное значение, что никакие мысли не имели права на существование.
Единственно, что сказала она ему, без страха и не как просьбу о пощаде:
— Это в первый раз.
— Не бойся, любовь моя…
Рыся и не думала бояться. Она возликовала, услышав «любовь моя»!
И была любовь…
Время остановилось.
Потом она словно очнулась. Засобиралась домой. Они снова шли по знакомым переулочкам, на этот раз не спеша…
— До завтра, — вздохнул Петр.
— Да, — согласилась Рыся.
Она никому ничего не сказала дома. Легла спать. И во сне сгорала от любви, трепетала от счастья…
Рано утром он позвонил. У них еще все спали. Пик, самый быстрый и любопытный, схватил трубку, крикнул:
— Рыська, тебя! Дядька какой-то…
И убежал досыпать.
— Я слушаю, — на всякий случай официально отозвалась Рыся, ни на минуту не сомневаясь, что звонит он. Ее любимый.
— Спускайся, — раздался довольно мрачный приказ.
Рыся восприняла его как нечто само собой разумеющееся.
Накинула плащ поверх пижамы, сунула ноги в туфли и поскакала вниз.
Он стоял у подъезда взлохмаченный, решительный.
— Пошли, — велел он.
— Куда? — на всякий случай спросила Рыся.
— В загс, жениться, — решительно произнес любимый.
— Так в семь утра загс закрыт…
— Да? — удивился Петр. — Все равно… Пошли тогда ко мне пока. У меня переждем…
— Пойдем. Только я в пижаме и без паспорта. Давай я за паспортом сбегаю, чтоб от тебя сразу в загс?
— Нет, — настойчиво велел жених. — Сейчас ко мне. Потом перед загсом зайдешь за паспортом.
И снова они бежали в мастерскую, как на пожар.
И снова любили друг друга. При свете дня. И Рыся ни чуточки не стеснялась своей и его наготы. Все шло так, как должно было быть.
Они наконец-то встретились: мужчина и женщина, созданные друг для друга. Чего бояться, в чем сомневаться?
Рыся только сейчас поняла, как долго она мечтала об этой встрече.
Она знала по рассказам подружек, как трудно бывает устроить так, чтобы парень позвал замуж. Некоторые периодически объявляли о предполагаемом расставании, чтобы друг испугался и предложил пожениться. Другие беременели… Третьи выясняли отношения…
А ей все досталось легко. Зато она и ждала дольше других. И не пускалась ни в какие авантюры. И даже запрещала себе надеяться.
Они удивительно мало говорили тогда. Они узнавали друг друга иначе: прикосновениями, объятиями, ласками.
Он только иногда, разглядывая ее с удивлением, повторял:
— Моя… моя…
Рысе вообще не хотелось ни о чем говорить. Слова мешали бы ей чувствовать. Ей нужна была тишина, чтобы слышать его дыхание и стук его сердца.
В загс они пришли первыми.
Вечером Рыся пригласила жениха знакомиться со своими.
Она ничего никому не сказала. Купила огромный торт, и все. Велела всем собраться к восьми. Денька тоже удачно оказался в Москве.
Пришел будущий муж. В красивом костюме, в рубашке с галстуком. Принес букетище для тещи. Рыся провела его к столу.
— Знакомьтесь: это мой жених. Мы сегодня подали заявление в загс, — объявила она, сияя.
И тут со своего стула поднялась Птича и очень почтительно произнесла:
— Здравствуйте, Петр Евгеньевич!
— Ох, это ты, Мухина! Здравствуй! — отозвался Рыськин любимый.
Тут все и прояснилось.
Как говорится, возник повод для знакомства.
Оказалось, Петр в свои двадцать девять лет — известный и очень успешный художник. И не только художник, но еще и педагог. И Птиче он преподавал рисунок. Очень строго спрашивал, ругался, кстати говоря.
И знакомство жениха с невестой произошло, как выяснилось, не случайно.
Дело в том, что Петр искал натуру. Он мечтал написать полотно в духе Кустодиева, яркое, дышащее русскостью, пышностью деталей и образов. Никак не получалось найти. Толстые дамы попадались, это без проблем. Но все они выглядели нездоровыми, оплывшими… А он искал красавицу. Такую — чтоб глянула, рублем подарила. Такую, чтоб увидел — и уже счастлив.
