— Я не понимаю, почему тебя так интересует смерть Алисы.
— Сама не знаю, — ответила она. — Но это как будто стало чем-то личным. Она прислала мне кольцо, она жила с Андреем… Григорьевичем. Не знаю, но мне это важно.
Искренне. Она действительно говорила правду. Но если она сунется куда не надо…
Я сказал:
— Идем со мной.
— Куда?
— В спальню.
Медовые глаза стали размером с блюдце. Она испугалась. Чего же, Дина? Трахалась ты со мной не единожды и с удовольствием, так в чем же дело?
И тут… Я не знаю, какого хрена обратил на это внимание, но она в защитном жесте прижала руку к животу. Не надо быть психологом, чтобы понимать, что человек огораживает и спасает самое драгоценное. Она так от меня защищается? Себя защищает?
— Дина, я тебе кое-что покажу.
Она пошла за мной наверх, но не смогла переступить порог комнаты. Осколки зеркала все еще лежали на полу, а на кровати — сложенный лист бумаги. Я взял его в руки и протянул, приглашая.
Дина осматривала комнату, но не с интересом, а скорее с каким-то сочувствием. Переступая через осколки, она прошла и взяла листок из моих рук. Развернула и начала читать…
Я снова доверился ей. И нового предательства я не перенесу.
Она дочитала, не выражая никаких эмоций, а потом посмотрела на меня, задав совсем неуместный вопрос:
— Ярослав, та женщина в ресторане, сестра Алисы, почему она к тебе так?
Узнала уже все. Молодец. Я начинаю жалеть. То ли эти глаза обладают гипнотическим действием, то ли я думаю совсем не головой? Но не надо было ей показывать это письмо. При чем тут Алеся?
Я молчал, и она поняла, что внутри меня идет борьба.
— Я спрашиваю не за тем, чтобы влезть в ваши семейные разборки. Но Алеся сказала… Черт, я должна ей позвонить! Пойми, судя по вашему общению в ресторане, с тобой она не станет говорить, а я бы могла…
— Дина! Нет. Ты читала письмо. И если кто-то еще из-за меня пострадает… Мне и так нелегко! Как только я увидел это письмо, сразу почувствовал себя виноватым в смерти Алисы. Но я добился, чтобы было проведено тщательное расследование. Это самоубийство. Точка. Из этого письма я не понял, конечно, некоторые фразы… Обвел их черной ручкой.
— Я увидела. И поняла.
— В смысле?
Неужели она с первого раза разгадала эту схему? Да быть того не может!
Она аккуратно обошла осколки и села на пол уже возле лестницы, спросив:
— Телефон с собой?
Я кивнул и достал из кармана смартфон, тоже опустившись на ковролин напротив.
— Что там? — спросил, глядя, как она увлеченно она всматривается в письмо, хотя в этом момент меня больше интересовали ее ноги, которые обнажило задравшееся платье.
— Смотри, ты правильно отметил несоответствия. Из общего формата выбивается — обычный контент-анализ — акцент на основе жизни, а еще фраза про богиню радуги и золото. Так что открой таблицу Менделеева. Ищи кислород — основу жизни, ищи золото — это тоже элемент. И богиня радуги… В древнегреческой мифологии богиней радуги была Ирида, так что ищи иридий. Может, мы, конечно, толчем воду в ступе, но… Не знаю, наверное, это предчувствие.
И что бы я делал без нее?
Блядь, как же я люблю ее! Прям хреново становится. Я даже готов каждый день не верить и страдать, только бы смотрели в душу эти медовые глаза. Но я не могу… Просто не могу.
Глава 10. Дина
Может, я опять на неправильном пути, но другого объяснения пока не могла придумать. Мы сидели на полу друг напротив друга, и я наблюдала, как сосредоточенно он водит пальцем по экрану.
— Восемь, — сказал наконец, — семьдесят семь, семьдесят девять. Номера кислорода, иридия и золота. Но я все равно ничего не понимаю.
— Я тем более, — пожала плечами. — Ты знал ее намного лучше. И возможно, это просто бред. Но я нашла лишь это объяснение, учитывая, что Алиса была химиком.
Он усмехнулся и поднял на меня глаза:
— Ты умная. И безбашенная. Только не смей лезть в это дерьмо.
— Я понимаю, о чем ты. Она не была параноиком, так что наверняка все слова в письме — не бред. Может, Калинин нам поможет?
И тут я поняла, что сказала лишнее. Ярослав поднялся и сказал, нависнув надо мной:
— Во-первых, не нам, а мне. Во-вторых, она не общалась с Калининым довольно давно. И повторяю: не лезь.
Ну, тут уж я сдержаться не могла. Ненавижу командный тон. Сразу возникает желание идти наперекор. Поднявшись, чтобы не чувствовать так беспомощно — обычный психологический фактор — спросила:
— А то что?
— Дина, блядь, тебя под замок, что ли, посадить?
Так, кто-то недавно ткнул мне в нос папочкой-генералом, настала моя очередь:
— Представь, что с тобой сделает в таком случае мой отец, — довольно улыбнулась я.
Ратомский закатил глаза и как-то уж очень обреченно выдохнул:
— Мне казалось, что психологи не сводят с ума, а как раз наоборот.
Я прикоснулась к его щеке, ожидая, что он отодвинется. Но нет… Продолжал стоять неподвижно, только напрягся, и я шепнула ему в ухо, привстав на цыпочки:
— А я свожу тебя с ума?
— Дина, — теперь он все-таки отбросил мою руку и сделал шаг назад, — хватит твоих игр.
А потом просто развернулся и пошел вниз. Да, что бы я ни сделала, он все равно больше не поверит мне. И что бы ни сказала…
Он не поверил моим словам, сказанным в туалете ресторана. Обалдеть, какое романтичное место для признания! Но зато символично. Я в дерьме.
Я спустилась следом и спросила:
— Что ты будешь делать?
— Не знаю пока. Мне надо подумать, — ответил Ярослав, даже не посмотрев в мою сторону.
— Я хочу помочь, — твердо сказала, опустившись на диван. — Просто помочь с этой головоломкой.
Он все-таки посмотрел на меня. Долгий взгляд, недоверчивый, изучающий. Но в то же время я видела, что ему нужна моя помощь. Хреново быть в полном одиночестве, каким бы сильным ты не был.
— И чем ты мне поможешь? — спросил все-таки.
Не послал — уже прогресс.
— Чем смогу, — улыбнулась я, положив ладонь на его запястье.
Я в каждом жесте, взгляде, слове просила его подпустить меня ближе. Как тогда, в Боливии. И как бы я не старалась там провернуть свою идиотскую схему мести, но сейчас понимала, насколько хорошо мне было на другом конце света. И если бы время можно было повернуть вспять… Но нельзя. Осталось только исправлять свои ошибки. И бесконечно пробивать эту стену недоверия.
— Дина…
Голос предостерегал, предупреждал.
— Никаких игр, — пообещала я, придвинувшись ближе и снова потянувшись пальцами к его лицу.
Я, черт возьми, кажется, становлюсь фетишисткой! Так мне это нравилось. Как будто прикоснуться — как для заядлого курильщика подкурить сигарету.
— Ты серьезно разводишься? — спросил он.
— Да, — кивнула в ответ, — это можно было предугадать.
— А разведенный психолог — это не нонсенс?
И это все, что его интересует?
— У меня была преподаватель, которая за пять лет моей учебы четыре раза меняла фамилию, — ответила я. — Никак не могла определиться с мужьями. Или с собой.
— А ты? — спросил он, просунув руку между диваном и моей спиной и притянув еще ближе к себе. — Ты с чем-нибудь определилась?
Хороший вопрос. Только такое ощущение, что я на консультации. Как будто теперь не я вскрываю абсцессы, а мне их вскрывают. И я не знала, что ответить. Уперев взгляд в стену, чувствовала, как его пальцы от подмышки до бедра скользят вверх-вниз.
— Определилась, — ответила неоднозначно и снова повернулась, столкнувшись с заинтересованным взглядом.
Да что за цвет, черт возьми? Я помню, как утром его глаза были изумрудными, такие сонные еще, а когда он злился, то они темнели до грязно-болотного цвета. Сейчас я не могла определить оттенок зеленого, но понимала — это цвет сомнения.
— Ты располнела, — заметил Ратомский, задержав ладонь на моем боку.
— Ага, гормональный сбой, к которому мой организм готов не был.
