Порочный босс для тихони - Арина Арская

— Ты хочешь сказать, что меня использовали?

— Ну что ты, — я горько смеюсь, — ты не дался. У тебя свои причины скакать по женщинам и избегать серьезных отношений.

Теперь отворачивается он и обиженно поджимает губы.

— Несчастная любовь? — тихо предполагаю я.

— Знаешь что? — он подскакивает на ноги и зло зыркает на меня. — Ты мне тут свои психологические штучки…

— Ты же сам хотел поговорить, — я укладываюсь на кровати поудобнее. — Вот мы и говорим.

— Я не верю женщинам и несчастной любви у меня не было… — глухо отвечает он.

— Мама, да?

Вскрикиваю, когда Евгений с размаху бьет кулаком по дверце шкафа, и она с грохотом срывается с петель и падает на пол.

— Тебе бы к психотерапевту, дружочек, — испуганно шепчу я, когда Евгений в ярости разворачивается ко мне, — тут дипломированный психолог не справится.

— Шутки шутить вздумала?

— Да какие тут шутки? — сипло отзываюсь. — Ты мне шкаф сломал.

— Моя мать ушла от отца к богатому любовнику, — наклоняется ко мне, и его горячее дыхание касается моей щеки, — мне было пять лет, Аля. Я сидел на подоконнике и смотрел, как она садится к нему в машину. Помахала мне ручкой, послала воздушный поцелуй и закрыла дверцу.

— Мне жаль, Женя.

— У отца тогда был тяжелый период, — шипит Евгений мне в лицо. — Зарплату задерживали. Он старался, а она ушла. После он пить начал, понемногу, потому что ему ведь меня надо было воспитывать, но все же к моему седьмому классу вечера не обходились без бутылки.

Сколько злости и боли в его глазах, будто на кровати лежу не я, а его мать. Хочу верить, что он меня сегодня не задушит.

— Однако у него тогда хватило ума отправить меня в интернат для одаренных детей. Я был умным мальчиком, Алечка, — проводит холодными пальцами по моему лбу. — На каникулы я оставался в интернате по просьбе отца. Ему было стыдно перед единственным сыном, что он потерял работу, распродал всю мебель и жил в голых стенах. И мама за все эти годы лишь пару раз открытки прислала на дни рождения. Хорошие такие открытки, дорогие и с добрыми пожеланиями.

Я хочу его обнять, а руки связаны. Я вижу перед собой не богатого и успешного мужчину, а маленького и обиженного мальчика, который все это время нуждался в матери.

— После одиннадцатого класса я вернулся с золотой медалью домой, а там, Аля, притон. Отец в несознанке лежит. Упущу из истории, как я выволакивал из квартиры алкашей и наркоманов, а затем чуть не придушил собственного отца в ярости и ненависти.

Если я сейчас попрошу развязать себя или шевельнусь, то не знаю, чего ждать от Евгения.

— Но я вовремя одумался, — он вновь садится и поднимает лицо к потолку, — год потратил, чтобы вытащить отца из того дерьма, в которое он нырнул. Я его связывал, приковывал к батарее с кляпом во рту, когда уходил на вечерние смены грузить мешки с сахаром. В какой-то момент он заключил со мной сделку, что я поступаю в университет, а он не притрагивается к алкоголю. И он сдержал слово, хотя в конце второго курса я ушел и решил не терять время на парах.

— Сейчас он не пьет?

Боюсь услышать, что отец Евгения умер.

— Не пьет. И, казалось бы, у этой истории хороший конец, но не успел я открыть фирму, как заявляется на порог мама. Постаревшая кокетка с надутыми губами и со слезами на глазах. Женечка, мой милый, мой любимый сыночек, — Евгений зло усмехается. — Я так скучала! Днями и ночами плакала, меня к тебе не пускали. А потом в рыданиях просит пятьдесят штук, иначе ее второго мужа четвертуют. Только вот от второго мужа она тоже ушла, но уже к молодому жиголо, который разбил чужую машину. Деньги взяла и опять испарилась.

Я пропустила момент, когда у меня из глаз потекли слезы. Я не всхлипываю. Теплые ручейки скатываются по щекам на подушку, и сердце стискивает черными когтями печаль.

— Только жалеть меня не надо, Аля, — мрачно и тихо говорит Евгений.

— Я не жалею тебя, — едва слышно отвечаю я, — мне жаль твою маму.

— Что, прости? — Евгений с недоуменной злостью смотрит в лицо.

— Она живет без сердца, — я не мигая гляжу в его глаза. — И ей не знакомы чувства обычных людей. Ни радости, ни любви, ни печали, ни злости. Она ничего этого не знала и никогда не узнает. У нее пусто в груди.

— Так мне ее пожалеть? — Евгений сердито фыркает.

— Да, Жень, пожалеть и отпустить, — шепчу я. — Это ведь так страшно ничего не чувствовать.

— Я бы не отказался ничего не чувствовать, — в тихом отчаянии отвечает Евгений.

— И кто бы тогда твоего отца вытащил из депрессии?

Молча переворачивает меня на бок и развязывает руки и ноги. Со стоном разминаю запястья, и в следующую секунду, когда Евгений намеревается встать, я кидаюсь к нему и крепко обнимаю.

— Аля, не сейчас.

— Очень даже сейчас, — я валю его на кровать и решительно укрываю одеялом. — Для обнимашек всегда есть время.

Прижимаюсь к нему, закинув руки и ноги, и шепчу на ухо:

— Спи.

— Ты меня выпотрошила и наизнанку вывернула. Какой тут сон?

— Исцеляющий. Хочешь я тебя колыбельную спою?

— Аля, я не нуждаюсь в мамочке, — цедит сквозь зубы Евгений.

— Ты думаешь, влюбленные по уши девицы не поют колыбельные возлюбленным? — касаюсь его подбородка. — Я, может, влюбилась в тебя, чтобы тебе колыбельную однажды спеть и посмотреть, как ты засыпаешь.

— Я предпочитаю засыпать в тишине.

— И один?

— Да.

— Это моя кровать и я никуда не уйду, — категорично заявляю я. — И комната моя, поэтому я имею право на колыбельную. Не тебе, так себе спою.

Колыбельных я, конечно же, не знаю, но почему бы мне не спеть о любви, чтобы Евгений в очередной раз испугался влюбленной дурочки. Если его мои признания не страшат, то романтичные стихи о том,