музыка, иногда за окном хлопали петарды.
Мне стало холодно. На глаза выступили слезы. Как когда-то в детстве, я зажала подрагивающие руки между коленями и тихонько всхлипнула.
В этот момент зазвонил телефон. Я быстро схватила его. На экране высветилась фотография Лены.
— Привет, дорогая моя! — голос сестры звучал весело, хоть и немного устало.
— Привет… — тихо ответила я.
— Еще не спишь?
— Нет, — все так же тихо.
— Элечка, что-то случилось?
Я молчала.
— Эля?..
— Лен, я, кажется, второй раз получила по лбу теми же самыми граблями…
Теперь молчала Лена, давая мне продолжить.
— Я… я вчера провела с Даней ночь, — пришлось перевести дыхание, от накативших воспоминаний стало нечем дышать. — А сегодня он просто исчез.
— Может, что-то случилось? Просто позвони ему! — удивилась Лена.
— Ну, во-первых, я не могу — у меня нет его номера, а, во-вторых, разве это не означает, что ему не интересно продолжение?
— Все так плохо?
— Не знаю… Я ничего не понимаю…
— Сестренка, давай поступим так: завтра ты поедешь к родителям, встретишь Новый год дома, отвлечешься, обо всем спокойно подумаешь…
Я снова всхлипнула:
— Я постараюсь.
— Только не забудь, что ты должна вернуться к Рождеству. У нас билеты в Большой… — Лена надолго замолчала: — Эля, наверное, пришла пора проститься со своей первой любовью и… отпустить его…
Я все-таки заплакала. В голос. Задыхаясь и поскуливая. Лена не вешала трубку, но и не говорила больше ничего.
Не знаю, сколько я плакала, но все это время она просто была рядом.
В конце того лета я не смогла находиться в родительском доме, поэтому на несколько дней раньше запланированного уехала в Москву. Именно Лена вытащила меня из бесконечной череды тоскливых и депрессивных воспоминаний о Дане. Она была рядом, она умела слушать и согревать.
Только ей я смогла рассказать о чем мы говорили с Даней перед тем, как расстались. Удивительно, но мои друзья так ничего толком и не знают. Ответить ни на один Светин вопрос я тогда не смогла — душили слезы. Поэтому ребятам пришлось обо всем догадываться самим: только что мы с Даней были вместе — и вдруг расстались.
А Лена все знала, и очень старалась не дать мне рассыпаться.
Несколько лет назад в ее жизни был любимый мужчина, ради которого она впервые захотела измениться: стать мягкой, менее требовательной и домашней. Но, как выяснилось, ему это было не нужно. Он ушел, а Ленина женская нереализованность осталась. Возможно, поэтому она так хотела, чтобы в моей жизни все сложилось, чтобы я не повторила ее судьбу и не разочаровалась в любви.
Но, кажется, именно сейчас я делаю первые шаги на этом пути. Если наша с Даней история на этом закончится, то едва ли я смогу поверить еще кому-то, оголить свою душу до такой же детской наивности и безоглядной веры. Быть рядом, и быть самой собой…
Но в то же время мои чувства к Дане были так похожи на зависимость, что вызывали у моей сестры понятное беспокойство.
— … отпусти его, дорогая… — словно эхо повторила Лена, спустя долгую паузу.
Я ничего не смогла ответить ей и положила трубку.
Какая жестокая ирония судьбы: две девушки из хороших семей, воспитанные в любви и ласке, умницы и отличницы, так страстно добивающиеся поставленных целей, всегда лучшие, всегда первые… — в личной жизни оказались никому не нужными. Чем же мы заслужили это? Или так платят за успех?! Тогда зачем он вообще нужен, и есть ли в нем смысл?!
Ночь подходила к концу, а я все еще сидела в том же самом кресле, где застал меня Ленин звонок. Надо было поспать.
На несколько часов я забылась рваным, неприятным и липким сном.
Я видела Даню, уходящего от меня по какой-то длинной аллее. Я что-то кричала ему, но он словно не слышал. Потом появился Саша. Он с сочувствием смотрел на меня и, наконец, сказал: «Я ведь предупреждал тебя…» Потом я увидела Таню, смеющуюся мне в лицо, потом обеспокоенного и сердитого папу и обнимающую себя за плечи маму… Я закричала и проснулась.
Было почти девять утра.
Пора было вставать и начинать жить дальше.
Я выпила крепкий кофе, приняла холодный душ, оделась и, погрузив вещи и подарки в машину, поехала.
До дома было семь часов пути. Семь часов наедине со своими мыслями…
Зато, свернув на знакомую до боли улицу родного города, я уже готова была принять то самое «непопулярное» решение. Пора.
В доме моего детства почти ничего не изменилось: тот же забор, та же лавочка, та же мебель и только дому свойственный запах.
Папа без шапки и в расстегнутой куртке вышел меня встречать.
— Эля, доченька! — мы обнялись и не торопилась размыкать объятия. — Как дорога?
— Привет, пап. Все хорошо, — попыталась улыбнуться я. Не за чем всем в канун праздника знать о моих переживаниях. — Я успела к ужину?
— Да какой ужин? Там мама с Катей заканчивают на стол накрывать, куска бутерброда у них не допросишься, не то, что ужина! Терпи до вечера.
Мы вошли в дом, где было тепло не только от большой русской печки, но и от настоящей семейной атмосферы.
Ко мне, вытирая руки о передник, спешила мама, из гостиной, раскинув руки, надвигался Дима, и всех их опередили мои любимые племянники-близнецы Степа и Ваня. Катя, Димина жена, по доброй традиции, перенятой от моего папы, снимала все на видео. Через мгновение я оказалась в крепких и таких родных объятиях.
Мы наперебой задавали друг другу вопросы, разбирали мои сумки, успевая обсуждать старый советский фильм, транслируемый по одному из каналов.
Я физически ощущала, как начинаю отогреваться.
Когда столы были накрыты, я зашла в свою комнату, чтобы переодеться.
После моей московской квартиры она казалась совсем крошечной: маленькая кровать, маленький стол, миниатюрное зеркало… И столько воспоминаний!
Я села на край кровати, разглядывая старые фотографии, по-прежнему развешенные по стенам.
Родители так и не решились сделать здесь ремонт после моего отъезда. Заходя сюда, я словно каждый раз возвращалась в то лето, когда закончила школу.
Казалось, вот-вот из кухни раздастся голос бабушки, зовущей меня обедать, или заскочит вечно куда-то спешащий Дима, а родители после рабочего дня будут смотреть телевизор, сидя, обнявшись, на диване…
Через три года
