На миг ужасно хочется снова стать маленькой. Чтобы папа был жив. Чтобы мы снова счастливо жили втроем в своем городке. И чтобы в нашей жизни никогда не было Топольских.
Но холодным душем обрушивается осознание, что один из Топольских был в жизни мамы еще до моего рождения. И возможно стал его причиной.
— Нам пора, Мышонок, — мама осторожно отстраняет меня за плечи. — Собирайся, я вызову такси.
***
Мы выходим из машины, у ворот лицея замечаю Каменского с Голиком. Они о чем-то ожесточенно спорят, Севка выглядит сердитым, Макс мрачным.
— Я подойду к ребятам, — говорю маме.
— Только недолго, Маша, — кричит она вслед, — простудишься.
Киваю и направляюсь к одноклассникам, плотнее запахивая пальто. Я не стала его надевать, просто набросила, чтобы не измять платье. Улыбаюсь и машу рукой.
— Привет.
При виде меня парни замолкают, их лица вытягиваются.
— Вы чего? — спрашиваю. — Что вы так смотрите?
Но они не отвечают, продолжают пялиться. Первым отмирает Сева.
— Машка, это ты? Я тебя сначала не узнал.
— Что-то случилось? — делаю вид, будто не замечаю восторга в его глазах.
Немного неловко принимать это от друзей. Мне намного важнее, что я увижу в глазах Никиты.
— Топольского исключили из учредителей, — мрачно отвечает Макс.
— Как это? — сиплю потрясенно. — Почему?
Голик пожимает плечами, Макс молчит.
— А как же Алька? — растерянно спрашиваю. Севка сует руки в карманы и сплевывает.
— Пойдем, — Каменский берет меня за локоть и подталкивает к лицею, стараясь незаметно оттеснить Голика, — Дарья Сергеевна будет ругаться.
Мы уже поднимаемся по ступенькам, когда Макса окликает высокий худой й парень. Мы все втроем останавливаемся и оборачиваемся.
Лица парня почти не видно из-за надвинутого на самый лоб капюшона объемного худи. Поверх худи надета куртка, такая же объемная. Вся одежда на парне сидит мешковато, отчего создается общий не очень опрятный вид, и я вспоминаю мамины слова про бесформенные балахоны. Наверное, я со стороны выглядела не лучше этого парня.
— Серега? Привет! — Макс спускается к нему навстречу, а я вопросительно смотрю на Севку.
— Это Сергей Грачев, друг Макса, — понимающе отвечает Голик. — Давно я его не видел в лицее, наверное, хочет посмотреть бал.
— Это тот, который... — начинаю я и замолкаю, когда Севка торопливо кивает. Не дает договорить.
Но я и сама вспомнила, что это тот парень, который получил от учредителей задание сделать селфи на стройке.
Макс разговаривает с Грачевым, но о чем, нам не слышно. Сева тянет меня внутрь, я сама спешу потому что замерзла. И сразу в вестибюле натыкаюсь на колючий взгляд Альки.
Глава 27.1
Смотрит исподлобья, губы сжаты — у нее совсем плохо получается скрывать зависть.
— Хорошо выглядишь, Заречная, — цедит сквозь зубы бывшая подруга, — твой мажор постарался?
В который раз осознаю, что совсем не разбираюсь в людях. Как я могла с ней дружить? С такой мелочной и двуличной?
— Мама с папой, — отвечаю, стягивая пальто.
Макс бросает на Альку взгляды, в которых явно читается раздражение. Он хмурится, но не вмешивается. Севка помогает снять пальто и относит вместе со своим в гардероб.
— Пойдем, Маша, — подталкивает меня под локоть Каменский, а сам все время оглядывается.
— Ты чего такой дерганый? — спрашиваю приятеля.
— Не пойму, куда Серега делся, — он снова оглядывается.
Идем к лестнице, навстречу спускаются Милена с Алисой.
— Ничего себе, Заречная, ты шмот отхватила! — насмешливо говорит Алиска. — Вы что, квартиру продали в своем Зажопинске, чтобы такое платье купить?
— Это подарок, — оглаживаю подол и в упор смотрю на Милену.
Жду от нее дежурную порцию яда, но неожиданно она мне улыбается. Ясно, что ее улыбка не предвещает ничего хорошего. Но главное, она молчит.
Это что-то новое и неожиданное. Кто угодно тут смолчал бы, только не Милена.
— Какие-то проблемы? — слышу сзади знакомый голос, и сердце начинает биться сильнее.
Топольский старший. Оборачиваюсь — он стоит у входа на лестницу с сунутыми в карманы брюк руками. Как Никита. С нахмуренным лицом и со сведенными к переносице бровями. Как у Никиты.
В этот момент он так напоминает своего сына, что у меня внутри все сжимается от тоски.
Как я могла поверить, что Никита ему не родной? Мама права, сын и отец Топольские слишком похожи, чтобы у меня еще оставались иллюзии.
— Маша, Никита уже в зале, — говорит Топольский, обращаясь ко мне. Он так же знакомо прищуривается и добавляет с улыбкой: — Ты потрясающе выглядишь. Уверен, первое место ваше.
Его голос звучит тепло и мягко, я совсем теряюсь.
С каждым днем мне все сложнее его ненавидеть. И если измерять мою ненависть в системе координат, то что будет, когда ее значение преодолеет нулевую отметку?
— Да, Маша, иди, Никита уже ждет, — наконец обращается ко мне Милена. С ангельской улыбочкой, которую она тут же переадресовывает отцу Никиты.
Я молча ее обхожу, но не могу отделаться от странного ощущения, которое вызывает ее взгляд. Взгляд, полный ожидания. Я бы даже сказала, предвкушения. Вот только чего?
Но когда мы входим в распахнутую дверь, я напрочь забываю о Милене.
Сегодня спортивный зал сам на себя не похож, он красиво украшен шарами, драпировкой и цветными постерами. Большой монитор крупным планом показывает взволнованные лица участников и Влада Коваля, который эмоционально жестикулирует и не менее эмоционально говорит, только без звука. Наверное, дает последние наставления, а я, как всегда, все пропустила.
Только сейчас замечаю, что в зале стоит непривычная тишина. На монитор никто не смотрит, все смотрят на меня. Смотрят с недоумением, оборачиваются, переглядываются.
— Ты произвела впечатление, — шепчет Севка с довольным видом.
— У наших челюсти отпали, — хмуро бубнит Каменский, а я натыкаюсь на горящий взгляд.
Никита делает шаг навстречу, буквально отталкивает Макса и хватает меня за локти.
— Маша, ты такая...
Он больше ничего не говорит, жадно меня разглядывает, а я жалею только о том, что слишком много зрителей вокруг. Я не могу обнять Никиту, а он не может меня поцеловать. В этот миг я особенно остро осознаю, что чувства к Никите в моей системе координат уже давно улетели в бесконечность.
Начинается официальная часть, директриса произносит речь — как же наша директриса и без речи? Затем она передает микрофон Ковалю.
Влад представляет пары участников, а я тяну шею, выискивая среди зрителей маму. Нахожу сразу, она стоит в первом ряду, переплетя пальцы — мама всегда так делает, когда переживает. С противоположной стороны замечаю старшего Топольского, который не сводит с нее глаз. Готова спорить, она тоже это видит.
Внезапно среди зрителей мелькает знакомое лицо, по позвоночнику пробегает холодная струйка. Что здесь делает Шведов? Он тоже смотрит на маму, и я ощущаю укол совести. Надо было ей все рассказать самой, а не ждать, когда это сделает Шведов. Ясно же, что он пришел не просто так.
Но тут звучит музыка, первая пара кружится в танце, и все тревожные мысли разом вылетают из головы. Я думаю только о нашем выступлении.
— Перестань трястись, Мышка, — шепчет Никита, придвинувшись так близко, что я чувствую тепло его кожи через ткань. И теперь уже горячая струйка бежит по позвоночнику.
— Я боюсь, Никита, — шепчу в ответ, едва шевеля губами.
— Не бойся, Маша, ты самая красивая. И я с тобой, тебе нечего бояться.
Мне передается его уверенность, и когда Влад объявляет наш выход, я почти не трясусь. Ну разве совсем немножко. Мы вальсируем, глядя друг другу в глаза, сливаемся в одно целое, и мне хочется, чтобы этот танец длился вечно.
Музыка утихает, нам аплодируют, и я глазами ищу маму. Она сияет, ее глаза влажные и блестящие. Отец Никиты уже в нескольких метрах от нее. Когда он успел подобраться так близко?
