— Мне нечем дышать, — хриплю. Вверху хлопает дверь, со ступенек доносится топот ног — по лестнице идут люди. Не идут, бегут.
На площадку влетает Никита, за ним его отец и Шведов.
Страшно так, что коленки мелко трясутся, не переставая. А Никита кажется спокойным, будто мы на прогулке.
— Серега, давай меняться, — говорит он Грачеву, — ты ее отпускаешь, а берешь в заложники меня.
— Мне плевать, я вас всех положу, мажоры драные, — бормочет Сергей, и у меня сердце снова проваливается ниже позвоночника.
Он больной. Разве здоровый человек придет в школу с оружием?
— Так она не мажорка, — Никита делает шаг, и Грачев вскидывает винтовку. Внезапно раздается голос Шведова. Тоже спокойный и ровный.
Я что, тут одна близка к истерике?
— Слышь, тезка. А давай договоримся. Ты отпускаешь девочку, даешь мне карабин, я тебя отмазываю от тюрьмы. Ты же понимаешь, что это срок, — он шагает вперед, и Грачев дергается всем телом.
— Не подходи, — угрожающе взмахивает винтовкой, опиленный ствол зависает прямо перед глазами, — я с ублюдками не договариваюсь.
Отец и сын Топольские обмениваются быстрыми взглядами. Шведов останавливается и выставляет вперед руки.
— Тихо, тихо, парень, не истери. Скажи, чего ты хочешь. У тебя же есть какие-то требования?
Грачев молчит, а потом отвечает, сплевывая сквозь зубы:
— Я хочу, чтобы они все сдохли. Все в этом лицее.
Лицо Шведова каменеет, зрачки сужаются. Он смотрит на меня в упор.
— Маша, — говорит быстро и сглатывает, — Никита тебе никто. И Андрей тоже. Я твой отец. Или я, или... Нет, я.
У меня все плывет перед глазами. Может этот сумасшедший придурок Грачев передавил мне трахею, и я теперь теряю сознание? И у меня предсмертные галлюцинации?
Сергей ослабляет захват, в его голосе слышится удивление.
— Эй, дядя, ты бредишь? Ты вообще о чем?
Пока он отвлекается на Шведова, Топольский ударом ноги выбивает карабин и рывком выдергивает меня из рук Грачева. Я с размаху влетаю в широкую грудь, больно ударившись носом. Шведов поднимает с пола оружие.
— Сдулся, тезка? — он бросается на Грачева, но тот уворачивается и впечатывается спиной в стену.
— Не дождешься, — его рука выныривает из-под толстовки, в ней зажат круглый предмет.
— Гребись, Серега, у него граната, — кричит Топольский. Шведов толкает Никиту в сторону лестницы и орет.
— Падай, Андрей! Я парня прикрою.
Они катятся по ступенькам вниз. Топольский сбивает меня с ног и падает сверху, закрывая своим телом. Пространство вокруг сотрясается от взрывной волны, нас обоих отбрасывает в сторону.
Последнее, о чем успеваю подумать, это сто долларов «Бонда», которые по-прежнему лежат у меня в сумочке. Я так и не успела отдать их Шведову...
*Массовое убийство в школе «Колумбайн», штат Колорадо, совершенное учениками старших классов 20 апреля 1999 года.
Глава 29
Дарья
Лучше бы она осталась в больнице.
Дарья сама не знала, сколько времени там провела. Но пока Маша была в операционной, о том, чтобы ехать домой и речи не было.
И Маша, и Андрей.
К ним никого не пускали. Она сидела в коридоре, ждала и бесконечное число раз прокручивала в голове события этого ужасного дня. Перед глазами проносились кадры смонтированного видео, в ушах звучал бесстрастный голос. И Дарья снова оказывалась в спортивном зале лицея.
Она не видела ничего вокруг, все лица слились в один сплошной калейдоскоп. Видела только потерянное, убитое лицо дочери. Даша знала, что Мышка сейчас чувствует, и сердце заходилось от боли.
Кому понадобилось ворошить прошлое? Выволакивать на всеобщее обозрение всю ту грязь, которую Дарья так старалась забыть, затолкать подальше все эти восемнадцать лет. И ведь у нее почти получилось...
Она не смогла посмотреть на Топольского, не смогла заставить себя обернуться, хоть и знала, что он рядом. Андрей сразу бросился вдогонку за Машей, когда девочка выбежала из зала. Он и Сергей Шведов. Ее второй кошмар.
Дарья его сразу узнала, хоть он изменился и возмужал. Только что Шведов делал в лицее?
Она стала пробираться к выходу сквозь толпу. Было совершенно наплевать, что о ней думают и как на нее смотрят. Абсолютно. Ей будто ввели анестезию и обезболили органы, которые отвечали за стыдливость.
Даша знала, что больше не работает в этом лицее. Не надо было сюда идти. Как только узнала, что здесь учится сын Топольского, следовало хватать в охапку дочь и бежать на край света.
Она была возле самой двери, когда раздался взрыв. Крики, визг, слезы, и у нее внутри все заледенело. Прорвалась сквозь повалившую обратно толпу, выскочила на лестничную клетку и первое, что увидела — Андрея, который лежал на полу, закрывая своим телом Машу.
Слишком много крови, слишком много...
Было странно, почему она не сошла с ума. Наверное, потому что подбежавший к ним Шведов крикнул ей, что они живы. Сам он тоже был перемазан кровью, но двигался довольно резво.
А затем все исчезло, очнулась Даша уже в карете скорой помощи, которая везла их с дочкой в больницу.
Их обоих прооперировали, Мышку и Топольского. Андрей пострадал больше, если бы не он, жизнь Маши была бы под вопросом. Теперь под вопросом только ее глаза. Операцию придется отложить, а может и вовсе отказаться. Двадцать процентов зрения, которые останутся у ее девочки — самый оптимистичный прогноз.
Наверное, это ужасно непедагогично и бесчеловечно, но Дарье было так же наплевать, кем был этот парень, притащивший в лицей карабин и взрывное устройство. До нее доносились обрывки фраз, но она особо не вслушивалась. Как будто он учился в этом лицее по спортивной квоте, но после серьезной травмы был вынужден уйти.
И разве это повод прийти в школу и начать убивать?
Его тоже увезли на скорой, но за него переживать сил не было. Достаточно Маши и Андрея. С ним прогнозы неважные, единственное, чего смогла добиться Дарья, ответа «состояние стабилизировалось». Да и то с неохотой.
Ясно, почему, она ему никто. Но разве от этого сердце разрывается меньше?
Их обоих прооперировали и перевели в реанимацию. В больнице Дарью убедили поехать домой, все равно к Мышке сразу не пустят. А к Андрею не пустят вообще.
Она согласилась только чтобы принять душ и немного поспать. Если уснет. А потом обратно в больницу.
Принять душ заняло десять минут. Еще столько же просушить волосы. Сделала кофе, но чуть не стошнило от одного запаха. Заварила чай.
Как раз наливала его в чашку, когда в дверь позвонили. Не в домофон, а в дверной звонок. Даша вышла в тамбур и заглянула в глазок.
На площадке стояли двое мужчин. Одного она узнала сразу, кто второй — догадалась. Сердце рванулось вверх, рухнуло вниз и замерло, не смея пошевелиться.
Дарья тоже не могла пошевелиться, привалилась к двери спиной и хватала ртом воздух.
— Даша, открой, — раздался из-за двери голос Шведова. Он звучал глухо, но ей все равно захотелось заткнуть уши, — мы видим, что ты здесь.
— Нет, — с трудом просипела, горло сдавила невидимая рука, — уходите. Убирайтесь вон. Оба.
— Даша, мы никуда не уйдем, — он подошел очень близко к двери, теперь она могла слышать его прерывистое дыхание. Точно как тогда... — Нам все равно придется поговорить. И чем раньше, тем лучше. Не для нас. Для Маши.
— Не смей, — она продолжала сипеть, — не смей произносить ее имя. Это не твоя дочь.
— Перестань, — теперь он тоже навалился на дверь с той стороны, — ты же знаешь, что это не так. Она или моя, или Ильи. Я уверен, что моя, но я хочу знать точно. Пожалуйста, открой.
Что она сказал. Или его, или... А... А как же Андрей?
Дарья сглотнула и схватилась за дверную ручку.
— Сергей. Почему только ты и Илья?
— Открой, Даша. Открой и узнаешь. Ради Маши. И ради себя.
Где же ее набраться этой смелости, если ее не было никогда? Дарья сделала глубокий вдох и рывком распахнула дверь.
