он воскликнул.
Я приложила палец ко рту.
— Тише…
Послышались папины шаги. Я занервничала, быстро включила плейлист на телефоне. Заиграла песня Джексона.
— Женька! У тебя все там нормально? — раздался голос отца через дверь.
Я кусала губы и сжимала пальцы левой руки. Сердце уходило в пятки. Казалось, я почти перестала дышать, только гулкое тук-тук… Тук-тук…
Джексон стоял возле шторы. Скорей всего он бы не успел выпрыгнуть обратно в окно, если отец решит войти в комнату.
— Женька! — отец дернул ручку, а я дернулась с места. Хорошо, что закрыто. Но я все же задрожала и подошла почти вплотную к двери.
— Да, пап, я просто хочу побыть одна.
— Тогда спокойной ночи! Я до Окса… По делам я короче, приду к десяти поужинаешь сама?
— Да, конечно пап. Спокойной ночи пап…
Я не открыла ему дверь, зато слышала, как его шаги отдаляются. На самом деле дом у нас не такой большой, чтобы прятаться, но чувство неловкости никак не покидало меня.
Для меня это было все неправильным. Мне очень хотелось, чтобы Джексон не влезал в окно, а входил в парадную дверь и я с радостной улыбкой на лице, говорила: «Знакомся пап, это Джексон». А дальше… А дальше они пожали друг другу руки, говорили о футболе, шахматах или что чаще всего обсуждают в мужской компании. Наверное, если так произошло, мне было бы намного веселее общаться с Оксаной Рудольфовной. И ее появление в нашем доме не было таким неприятным.
Мы выключили свет, оставили только ночник. Я лежала на кровати, Джек был рядом.
Мы лежали не как обычно, моя голова почти соприкасалась с его ухом, я улавливала его мятное дыхание, его выразительный шепот. А еще его белая футболка пахла чистотой. Мне хотелось уткнуться в нее носом и болтать с ним обо всем на свете.
— Это моя самая экстремальная ситуация, — я подумала о том, что отец в любой мог снова постучаться в дверь.
Он взял меня за руку. Мои тонкие пальцы переплелись с его.
— Давай тогда репетицию на утро перенесем.
— А уроки?
— Вторая смена.
— Я боюсь снова обманывать отца.
— Ты уже его обманываешь. Увы, без вранья с предками нельзя. Иногда мне кажется они живут в своем взрослом мире и совсем не интересуются, что за его пределами. Это нельзя, то нельзя. Туда не ходи, сюда ходи. С тем дружи, с тем не дружи. Делай, как говорят тебе родители! Чертово рабство… Это я на счет твоей матухи, — Джексон заговорил на больную тему. Он назвал ее имя, а в сердце кольнуло.
— Не говори о ней так.
— Она не отвечает на твои звонки, сдала тебя отцу со всеми потрохами, а ты продолжаешь ее защищать.
— Я ее не защищаю, просто…
— Запомни краш, просто так ничего не бывает.
— Давай лучше музыку послушаем. Что ты там говорил про новый альбом «The End»? — я постаралась сменить тему.
— Тащи наушники.
— Только давай какой-нибудь спокойный трэк.
— Хочется тишины?
— Ага.
— Главное, чтобы не заснуть, кровать у тебя удобная.
Просто ждать… Об этом говорил Джексон. Но ничто так не утомляло, как само ожидание. Ждать у моря погоды, ждать, когда исполнится восемнадцать, ждать, что нам разрешит общаться мой папа. Я понимала, что этого никогда не произойдет. Хоть жди, хоть не жди, он как обычно показал свой большой кулак и категорично сказал бы твердое «нет».
До сих пор не понимала, почему он не кричал, не возмущался после визита мамы. Он с отчаяньем в голосе сказал, что я его предала.
И когда я смотрела на Джексона, как он натягивал кроссы и выходил из моей комнаты — продолжала это делать. Предавать родного мне человека.
Сердце рвалось на две части, разум продолжал утверждать, что я поступала не правильно. Я причиняла боль близким, прикрываясь простой отмазкой: «Они не понимают меня».
— Просто не парься волчонок, — отвечал Джексон, подмигивая мне.
Не парься… С того самого момента как мы переехали в этот город я совсем перестала париться. Хотя бы потому что здесь холодно и мое простенькое пальтишко не выдерживало приближающихся холодов. В октябре обещали минус двадцать градусов. Лишь от одной такой цифры накатывала волна мурашек. Собачий холод, к которому нужно привыкнуть. Грел лишь Парус. Даже название с капелькой тепла.
Сегодня я надела шапку. Зимнюю, с мехом. Не выношу шапки, но такой собачий холод, что если бы не эта древняя шапка, даже сложно сказать откуда она взялась — моя голова точно примерзла бы к остановке. Образно конечно, но как-то так. И почему мы с отцом не переехали в какой-нибудь город с теплым климатом на берегу ласкового моря? Тогда бы я точно не познакомилась с Джексоном и не увидела маму. Значит во всем нужно видеть свои плюсы.
Ведь я так хотела ее увидеть, посмотреть в ее красивые глаза. Мне всегда нравилась ее походка, когда я в тайне надевала ее платья, пыталась ходить точно также. Но это было давно. И снова возвращаюсь к тому, лучше бы не искала с ней встреч, потому что это очень больно.
— Как ты сегодня добралась? — Джексон подошел ко мне сегодня на перемене. Мы стояли с ним в коридоре, возле учительской. Я ждала Ирину Викторовну, чтобы отдать тетради для лабораторных работ, которые она попросила собрать. После ухода Лебедевой на меня свалилось куча организационных моментов. Кира шутила на это счет: «Пост сдал, пост принял».
— Нормально, — пожала плечами и отвела взгляд в сторону. Но Джексон пытливо смотрел на меня, словно хотел спросить о чем-то важном.
— Тогда отлично. Сегодня в Парус к трем подтянешься или тебя забрать?
— Нет, заеду домой, посмотрю как там отец, потом приеду.
— Тогда окей.
— Ты хотел еще о чем-то спросить?
— Хотел. Что ты подумала обо мне при первой нашей встрече?
Я улыбнулась, вспомнив его отпечаток кроссовка в моей книге. Сейчас мне смешно, тогда хотелось плакать.
— Я подумала, что ты самый ужасный парень в мире, — ответила я Джексону. — А что подумал ты? — задала встречный вопрос.
— Тоже не в восторге. Извини меня за тот дурацкий поступок.
— Все окей Джек. Давай не будем больше вспоминать о прошлом.
И мы больше не возвращались к этому разговору.
В два я была уже дома, нас отпустили с географии на двадцать минут раньше, поэтому у меня было время выпить морковный сок и даже хотела пропылесосить у папы в комнате. Если честно чувство вины никак не покидало меня. Но когда зашла
