о Давиде, то он ей в очередной раз нагрубит и на этом все.
— Дядя Давид хороший, — сообщает мне Ника. — Мне нравилось с ним играть. А теперь… теперь мы с тобой будем играть? Бабушка не сможет, наверное.
— А что с бабушкой?
Вспоминаю ее бледное лицо и болезненный вид, когда она впервые привела Нику. На здоровую женщину она мало походила внешне, но как-то не было тогда времени уточнить, что с ней, а теперь Наталья выглядит немного лучше. Не такая бледная, хоть и по-прежнему в лохмотьях каких-то ходит.
— Наталья! — зову ее, когда вижу, как она быстро проходит мимо кухни, но она, будто не услышав, несется дальше, на второй этаж и, видимо, в отведенную комнату.
Я прошу Нику подождать и иду за ней, тихо стучу, но когда ответа не следует, толкаю дверь сама. Не знаю, почему, но абсолютная чистота повергает меня в шок. Не то, чтобы я думала, что Наталья жила прежде в свинарнике, но что-то мне трудно верилось в то, что она прямо следила за чистотой, но здесь и правда чисто. Полки без пыли, кровать красиво застелена, а сама Наталья выходит из ванной с влажным лицом и красными глазами.
— Простите, я… не думала, что наладить отношения с сыном будет так сложно.
— С Никой тоже нелегко, особенно учитывая то, что она не знает, кто ее настоящая мать.
— Когда вы хотите, чтобы я с ней поговорила?
— Не знаю. Кстати, вот… — кладу на тумбочку конверт с деньгами, который вытащила у себя из сумки, когда пошла за Натальей. — Если будет недостаточно, скажите, я сниму еще.
— Спасибо, — кивает, даже не глядя на конверт, словно ей неинтересно и это не она просила меня о деньгах и даже настаивала, торговалась.
Спускаюсь на первый этаж и беру Нику, чтобы проверить пирог. За это время Наталья переодевается и куда-то уходит без предупреждения. Впрочем, ни мне, ни дочери неинтересно куда она и когда вернется, да и вернется ли вообще — тоже. Пока печется пирог я пользуюсь случаем и ищу контакты адвокатов, набираю их, но один за другим они повторяют, что ничем не могут помочь. Точнее, сначала они готовы, но как только узнают имя оппонента, тут же у них у всех находятся срочные дела, болеют матери и дети и случается армагеддон. Кто же знал, что мне нужно было подсуетиться и обратиться к Беспалову самой.
— Пирог, — напоминает Ника.
И стоит заметить, что вовремя напоминает, потому что стоит только мне открыть духовку, как я тут же понимаю, что пирог немного подгорел. Разогнав облако сизого пара, прокашливаюсь и достаю то, что мы приготовили. Еще бы немного, и пирог полностью сгорел.
— Так и надо? — удивленно спрашивает Ника.
Даже ребенок понимает, что что-то не то, пока я бесцельно смотрю на пирог и думаю о том, что мою семью, в отличие от этого пирога, спасти уже невозможно.
— Нет, мы немного забыли о пироге, поэтому он подгорел, но это ничего.
Я достаю его из формочки, выкладываю на досточку, отрезаю сгоревшие части и перекладываю на тарелку, смазывая кремом и украшая ягодами. Жаль, что так же нельзя поступить с семейной жизнью. Отрезал то, что не нравится, подсластил чем-то приятным и можно наслаждаться дальше.
— Давай мне, давай мне! — скандирует Ника.
Я отрезаю ей кусочек, а сама иду в гостиную, где звонит телефон. Поднимаю трубку и слышу там голос мужчины, кажется, это последний адвокат, с которым я разговаривала. Там — ничего нового. Он ожидаемо не может взять меня, потому что у него неожиданно заболела мать. Наверное, Беспалов действительно шикарный адвокат, потому что у этих даже отговорки какие-то одинаковые. Никакой фантазии!
— Идиоты! — не сдерживаясь, ругаюсь и отбрасываю телефон.
— Что-то случилось?
От неожиданности я подпрыгиваю на месте, а затем разворачиваюсь и удивленно смотрю на Наталью. Она уже вернулась. В той же одежде, в которой уходила, но с пакетами в руках.
— Нет, просто, — я резко выдыхаю и сажусь в кресло, а затем зачем-то признаюсь ей, что не могу найти адвоката, потому что все они боятся защитника моего мужа.
— А Давид? Я, может и плохо знаю своего сына сейчас, но отчего-то уверена, что связей у него достаточно, чтобы помочь нагнуть одного сукиного сына. Что-что, а чувство справедливости у Давида развито отлично, а уж когда дело касается вас…
— А что со мной не так?
Она усмехается, но вместо ответа зовет Нику и передает ей все до единого пакеты.
— Зачем столько? — удивленно смотрю на одежду и игрушки, принесенные Натальей.
— Я задолжала ей за все шесть лет.
Ника с таким интересом рассматривает себя в зеркале, что я в очередной раз поражаюсь тому, какой разной жизнью мы с ней жили. Она — впроголодь, одетая в то, что бабушка нашла, а я… в достатке, без горя. И только потому что муж решился на измену. Наверное, я не до конца понимала, почему моя дочь росла с чужими людьми. Или же гнала от себя эту мысль, но сейчас она ярким прожектором вспыхивает в голове — во всем виноват Назар. Если бы не его измена, мы были бы счастливой полноценной семьей.
А теперь моя дочь радуется вполне обычным вещам, которым в принципе не должен радоваться ни один ребенок на земле. Это ведь просто одежда и игрушки. Не дешевые, потому что отсутствовала Наталья недолго, а в этом районе одежду с рынка не купить, но и не те бренды, которые носят дети моих знакомых. И все равно Ника в полнейшем восторге.
— Никогда не думала, что у меня будет возможность увидеть ее такой, — произносит Наталья, едва сдерживая слезы.
Не знаю почему, но мне неожиданно становится ее жаль. Возможно, она была ужасной матерью, неправильно растила сына, не давала ему должной любви, но ее привязанность к Нике неподдельная.
Она отворачивается, и я делаю то же самое следом. А затем, мы как по команде, поворачиваемся в Нике и прячем грусть. Ника нуждается не в ней.
Не знаю, сколько проходит времени, прежде чем дочка, уставшая и довольная, останавливает свой выбор на пижаме и отправляется спать под сказку, которую впервые будет читать не бабушка, а я. Уложив Нику в кровать, сажусь
