стыдно, что за последние три дня она ни разу не подумала, что с ним могло что-то случиться. Она привыкла, что иногда он был занят, где-то еще подрабатывал и мог не появляться даже целую неделю. В это время Нина обычно развлекалась с друзьями или занималась собой.
После завтрака она решила обязательно навестить его. Насколько она знала, Никита жил один. А болеть в одиночестве грустно. Не найдя на кухне контейнера для еды, Нина перелила целую кастрюлю куриного бульона, который недавно делала бабушка, в термос. Немного подумав, она сложила и вишневый пирог в пакет. Всегда приятно болеть вместе с вкусной едой, решила она.
Стараясь не встретиться с мамой, она на цыпочках пробежала коридор и вздохнула с облегчением только на улице.
– Ой, а ты куда-то уходишь? – услышала Нина позади.
Туся стояла около дыры в заборе.
– Я думала, мы с тобой сходим пофотографироваться в поле. Даня мне вчера из города новую пленку привез.
– Завтра, ладно? Никита болеет, хочу навестить.
Туся закивала.
– А… ты не против, если я пойду с тобой? Или я вам помешаю?
– А что такое? – забеспокоилась Нина.
– Да нет, не думай, ничего такого. Просто Филины друзья шумные, ужас… И я не всегда слышу их, а они не всегда повторяют… Я хочу немножко побыть там, где нет суеты. Но если я помешаю, ты мне так и скажи, ничего страшного.
– Глупости. Чем ты можешь помешать?
Туся улыбнулась.
Они быстро прошли дорогу до моста, соединяющего два берега реки. Нина даже удивилась, как по-разному воспринимается расстояние ночью и при свете дня. По этой дороге она всегда ходила в темноте, и ей все время казалось, что она нескончаема. А сейчас, когда светило приветливое солнце и не пугали никакие странные лесные звуки, мост возник словно через секунду после того, как они вышли из дома.
– Ты в него очень влюблена? – подала голос Туся.
– Очень серьезно.
– Да, наверно. Раньше, ты не обижайся, крайне редко в тебе просыпалась заботливость.
Нина согласилась. Она любила, когда все бегают вокруг нее на задних лапках и выполняют любой каприз во время болезни, но сама с трудом переносила, когда ей нужно было по десять раз на дню делать чай для хворающих близких.
– Как думаешь, у меня когда-нибудь так же будет? – тихо спросила Туся.
– Почему нет?
– Почему, почему… – она легко постучала по своему слуховому аппарату пальцем. – Как будто кто-то захочет выбрать меня… когда столько симпатичных и здоровых девушек.
– Да как кто-то захочет выбрать других девушек, когда есть ты?
Туся улыбнулась.
Когда вдали показались первые домики, Туся вдруг спросила:
– Откуда ты знаешь, где он живет?
– Как-то гуляли по полям, по лесам. Вышли на холм. Было видно деревню. Он пальцем ткнул. Так что визуально дом и где он находится, я представляю.
Дорога заняла в общей сложности минут сорок. Наконец Нина увидела знакомую красно-коричневую крышу небольшого одноэтажного деревянного домика с заросшим палисадником.
– Если я ошиблась, будет забавно, – пробормотала Нина и постучала.
Никто не открыл. Нина посмотрела на Тусю. Та пожала плечами.
Нина постучала еще раз. Наконец в доме послышался шум, возня, затем шаги. Дверь открылась. Нина любовным взглядом обвела Никитино лицо, которое, казалось, за эти три дня очень похудело. Волосы его были взъерошены.
– Ты спал? – спросила Нина тихо.
Никита мотнул головой, закашлял тем нездоровым кашлем, который бывает в разгар болезни, и отступил внутрь, пропуская девочек в дом.
– Нин, я пойду пофотографирую… там лошади и коровы пасутся, – сказала Туся и, улыбнувшись Никите, направилась к пастбищу.
Нина вошла в помещение, залитое солнцем, и поразилась, насколько прыгающие пылинки в лучах света не сочетаются с атмосферой болезни и табуреткой, на которой лежал градусник, около неразложенного дивана.
Никите, видимо, было тяжело стоять, поэтому он опирался на стену. Несмотря на жару в доме, на нем были свитер и теплые штаны. Нина положила ладонь ему на щеку.
– Бедный, – сказала она, – мне кажется, у тебя не меньше тридцати восьми.
Он прикрыл глаза, наслаждаясь лаской и прохладой ее пальцев.
– Тридцать восемь и пять. Бывало и похуже, это так, легкое недомогание, – слабо отозвался он, стараясь придать голосу бодрости.
– Ложись, – распорядилась Нина, – я притащила куриный бульон. Тебе сразу полегчает!
Никита устроился полусидя под пуховым одеялом и прикрыл глаза, положив голову на спинку дивана.
Нина нашла небольшую кухню, поставила чайник и достала тарелку. Суп выглядел аппетитно. Нина пожалела, что не додумалась захватить вареных яиц, чтобы было еще вкуснее, но ничего не поделать…
Она поставила суп на табуретку рядом с диваном. Никита открыл глаза и слабо улыбнулся. Он ел медленно, как будто у него не было сил даже для того, чтобы пользоваться ложкой.
Нина услышала, как кипит чайник, и убежала на кухню. Осторожно она отрезала кусок пирога, украшенный взбитыми сливками, положила на блюдце и принесла в комнату, которая, видимо, служила и гостиной, и спальней.
– У тебя ужасно душно. Нужно впустить свежий воздух, ты так быстрей поправишься, – сказала она и распахнула окна.
В комнату тут же проникли звуки лета: и шум листвы, и пение птиц, и мычание коров.
Пока Никита ел, Нина огляделась. Комната, в которой он болел, представляла собой совсем небольшое, но очень уютное пространство, полное мелочей, которые, очевидно, что-то значили для тех, кто здесь жил. На стенах висели черно-белые и цветные фотографии с разными улыбающимися людьми, на полке стояла старая глиняная коричневая ваза, наверно, Никитина бабушка когда-то ставила в нее полевые цветы, а над диваном Нина увидела небольшую выцветшую репродукцию «Рождения Венеры».
– Спасибо, – услышала Нина слабый голос. – Очень вкусно. Сама готовила?
– Бабушка… – смущенно ответила Нина, хотя очень хотелось сказать, что сама. А потом, чтобы сменить тему, спросила: – Чем ты лечишься?
– Воду пью… – он кашлянул.
Около дивана стояла литровая банка.
Нина кивнула:
– Правильно, меня тоже бабушка и дедушка всегда заставляют много пить, когда болею…
