глаза.
— Из-за чего же?
— Роль Джульетты, доченька. Илона мне всё рассказала. Не надо так переживать, велика беда — не утвердили, успеешь ещё отыграть бессчётную кучу главных ролей. Ты сейчас не о том волнуешься, на носу сессия, вот, что должно тебя занимать в первую очередь.
— Да, пап. Ты прав.
Отцовский взгляд полон неподдельной заботы, для него я всё ещё маленькая, капризная девочка, соответственно и выводы напрашиваются ей под стать. Что до роли… она мне больше не нужна. Я устала от театра. Устала от фальши, ото лжи. Ринат показал мне, каково это — чувствовать по-настоящему, отдавать от всего сердца, не думая о возможной прибыли. Пусть с его стороны всё было просчитанной игрой, но мои-то чувства искренние, слёзы натуральные. Боль — ощутимая.
— Хорошего дня, солнце, — ободряюще усмехается отец, притормаживая у здания университета. — Ты справишься!
— Обязательно.
По крайней мере, очень хочется в это верить.
Проводив взглядом отъёзжающую машину, пытаюсь определиться с дальнейшим времяпровождением. Идти на пары хочется ещё меньше, чем вчера. Я почти договариваюсь с нудящей совестью, обещая той завтра же взяться за ум, как вдруг глаза мне закрывают чьи-то прохладные руки.
— Ты меня напугал, негодник, — натянуто смеюсь, выбираясь из неожиданных объятий.
Климова сложно не узнать, его выдаёт резкий запах сигарет, который я на дух не перевариваю. Как он сам любит повторять — курение его единственный недостаток. Вот такой Эд «скромняга».
— Каким ветром в нашей богадельне, по мне соскучилась?
Парень смотрит, задорно прищурившись, и привычно поправляет уложенные воском иссиня-чёрные волосы. У него правильные черты лица, тёмно-серые, хитрющие глаза и бледная, как у киношных вампиров кожа. Мне нравится его благородный профиль, хищная грация движений, мягкий бархатный голос. Эд, будто сошёл с киноэкрана, но рядом с ним моё сердце молчит и это огорчает.
Любить Климова было бы в разы проще, только из головы никак не лезет совсем другой парень. Бунтарь с резкими движениями, хриплым голосом и вечной насмешкой в уголках таких требовательных губ. В Ринате чувствуется стержень, мой сводный брат вызывает желание добиться его внимания, укротить. Смешно, когда, в конечном счете, укрощает как раз таки он.
До слёз смешно. До истерики.
— Малышка, я, конечно, неотразим и всё такое, но, чтоб дар речи теряли, случается впервые. Отомри, Белка, ты меня пугаешь. Колись, чего потерянная такая?
Эд, как и все подобные нам нарциссы, тут же принимает мою задумчивость на свой счёт. Сейчас это мне даже на руку.
— Тебе кажется.
— Прибереги свои сказки для кого-нибудь другого. Отойдём-ка в сторону, расскажешь, что стряслось.
— Веди, — обречённо просовываю руку ему под локоть. Воевать с упрямством Климова всё равно что соблазнять — глухой номер.
В полном молчании следую за другом до раскидистого клёна, растущего с обратной стороны здания в отдалении от любопытных глаз. Отличное место, чтобы расслабиться и перестать изображать мнимую беззаботность.
— Здесь нам никто не помешает, — удовлетворённо оглядывается Эд, прислоняясь спиной к шершавому стволу. — У нас осталось минут десять, чтобы разобраться с твоим паршивым состоянием, так что не тяни, Белка. Я весь внимание.
— Ты веришь в любовь? — спрашиваю сразу в лоб, не давая себе передумать.
— У-у-у… занесло тебя, однако, — немного растерянно смеётся Эд, но отвечает без заминки, как человек глубоко уверенный в своих словах. — Любви не бывает. Есть игра гормонов и удачное стечение обстоятельств. Короче говоря — не забивай себе голову, мой тебе совет.
— Тогда поцелуй меня.
Климов мне нравится, давно нравится. Это не любовь, теперь-то я понимаю, но что если он поможет вытравить свою тоску по сводному брату? Я бы всё отдала, чтобы от неё избавиться.
— Э-э, нет, Белка, — серые глаза с интересом всматриваются мне в лицо, словно видя впервые. — Одно дело троллить доверчивых сплетников, и совсем другое целоваться с тобой по-настоящему.
— Да что со мной не так? — повышаю я голос, теряя терпение. — Ты с самого знакомства бежишь от меня, как от чумы!
— Зачем так преувеличивать? — деланно обижается Эд, торопливо пряча ласковую улыбку. — Я по возможности всегда рядом.
— Не передёргивай, ты прекрасно понял, о чём я, — тычу ему в грудь пальцем, вставая так, чтобы Климов не смог уйти от ответа.
Мы три года не разлей вода, а он продолжает вести себя со мной как с ребёнком! Решено, я или добьюсь от него правды или вконец с ним разругаюсь. Для поверхностного общения мне и Эммы выше крыши хватает.
— Ладно, Белка, я думал это очевидно, — Эд с улыбкой протягивает руку к моей щеке, чтобы убрать волосы за ухо, и я замираю в ожидании ответа, всё ж таки не первый год голову ломаю. — Ты девушка эффектная: фигурка, лицо, волосы — мечта. Я бы с удовольствием замутил с тобой, пару раз даже был на грани. Но красавиц вокруг море, на любой вкус и настроение, а настоящих друзей днём с огнём не сыщешь. Не обижайся, малыш, скажу как есть — твоё место рано или поздно займёт другая, друга же никто не заменит. Я не верю в любовь, Карина, зато верю в преданную дружбу, понимаешь?
— Веришь, значит? — в бесконтрольном порыве сминаю пальцами его кофту. Голос от злости дрожит, но я стараюсь говорить чётко, чтобы донести смысл каждого слова. — Ну и дурак! Рассказываешь о доверии той, которая годами водила тебя за нос. Думаешь, существует она, твоя хваленая преданность?! Да ни черта! В тот день, когда тебя Катька отшила, в спортзале вы были не одни. Я задержалась в раздевалке. Улавливаешь связь? Катя никому ничего не рассказывала, — мой голос срывается на яростный шёпот, а руки всё крепче сжимают белоснежную ткань на груди окаменевшего Эда. — Что скажешь, дружок? Всё ещё боишься меня потерять? Извини, сегодня платочков с собой не прихватила. Утрёшь слёзки ручками.
— Стерва… — шумно выдыхает Климов, одним движением меняя нас местами, а затем закрывает мне рот глубоким тягучим поцелуем с горькой примесью ярости и табака.
Эд целует напористо, так долго, что лёгкие горят от нехватки воздуха, но он — не Ринат. Нашим прикосновениям не хватает жадности, в них нет надлома, нет чувства, они как пластиковые цветы — подделка. Чужие губы, даже будучи чертовски умелыми, касаются кожи, не трогая эмоций. Те появляются чуть позже, в момент когда рука Эда по-хозяйски скользит по моему бедру, приподнимая низ юбки: отторжение, злость, неприязнь. Что угодно, только не желание.
Климов, словно переняв моё состояние, также резко отстраняется и со злой улыбкой, едва пробивающейся сквозь частое дыхание, водит большими пальцами по моим скулам — вытирает слёзы.
