люблю его. Дико люблю, болезненно. Если он есть, этот шанс, я готова пройти за него через ад.
— Хотел бы я сказать, что сожалею, но это было бы ложью, — Ринат говорит чётко, не пряча и не опуская глаз. Смотрит, и такой чёрной безысходностью от взгляда этого веет, что становится ясно — нет у нас никакого шанса. И нас тоже нет. Даже вражды прежней больше не осталось. Будет что-то другое, беспощаднее, злее. Что-то взрослое, только мне взрослеть страшно. Я не готова.
— Ринат…
— Дослушай. То, что случилось вчера, моя ошибка. Злой был и ты ещё… в общем, крышу снесло. Теперь разумно ждать от меня определённости. И верности. Второго обещать не стану. Проблема — готова ли ты принять меня любым? Без истерик, сцен ревности и лишних вопросов.
Он разводит руки в стороны, являя себя во всем своём распутном великолепии — безбашенно-хмельном, с багровыми следами чужих поцелуев и лёгких укусов на шее, а внутри меня что-то обрывается. Старательно сморгнув предательские слёзы, приподнимаю уголки губ в ироничной улыбке.
— Кто сказал, что я чего-то от тебя жду, Ринат? — небрежно провожу пальцем по колючим лепесткам астры, затем поднимаюсь, и холодно добавляю: — Ты так и не научился выбирать толковые букеты.
Он молчит. Не обижается, не отрицает, не пытается оправдаться. Просто стоит, в открытую заглядывая в вырез моего халата с каким-то странным, почти извращённым упоением. И, что самое обидное, этот голодный взгляд меня по-прежнему заводит, сейчас даже больше, чем когда-либо. Мы оба ненормальные.
— Карина… — его хриплый шёпот разбивается о мой затылок, пока рука капканом удерживает за локоть, не давая пройти. — Не молчи. Хочешь — наори, заслужил. Только не держи в себе.
Неровно вдыхаю, а выдохнуть уже не могу.
Разве нормально сходить с ума по человеку, когда его прикосновения болезненней ударов, а слова выворачивают сердце наизнанку? Это уже не любовь — патология. Зависимость. Его непозволительная близость опаляет волной мурашек и тут же отрезвляет слабым запахом спиртного и насыщенным — дорогих женских духов. Терпким, навязчивым, с примесью крепких сигарет и бурной страсти.
— Твоими стараниями, уже не девочка, а в остальном тебя не касается, — ответ, вопреки желанию звучит безжизненно. Чувствуя, что внешнее безразличие трещит по швам, мягко высвобождаюсь из его хватки, чтобы успеть уйти достойно, а там, пусть хоть ломает, это буду знать только я. — Проспись, иди, братец.
Я уверенна, что он смотрит вслед. Чувствую всеми клеточками тела, и только это не даёт мне полностью расклеиться, но ощущения — будто ступаю по канату. По чрезмерно туго натянутому канату, который с секунды на секунду лопнет, а снизу пропасть. И единственное, чего мне сейчас хочется — зашить себе рот, чтобы не закричать и просто сорваться. Дойти до дна.
Только оказавшись за плотно закрытой дверью своей комнаты, позволяю себе уткнуться в подушку и дать волю слезам. Непомерный эгоизм до последнего застилал мне глаза, не давая признать простую истину — Ринат всего лишь пополнил мною ряды своих одноразовых связей и даже не поленился открыто ткнуть меня носом в этот факт. Хотелось бы спросить: «За что?», но ответ и без того известен. Можно только догадываться, сколько удовольствия ему доставило раздевать меня, зная, как именно отомстит за каждую подлость, за каждое кривое слово.
Этой ночью, ровно, как и предыдущей, меня не мучают кошмары. Теперь, когда всё выяснилось, становится очевидным, что это были обрывки пробуждающихся воспоминаний, а настоящие ужасы происходят как раз таки наяву.
Рассвет встретил меня оставленным на подушке шикарным букетом алых роз, с прикреплённой к нему коротенькой запиской: «Ты всегда была и останешься для меня единственной».
— Пошёл ты! — шиплю, подхватывая с постели тяжёлую охапку душистых цветов и распахнув окно, выкидываю все одним махом. Большая часть роз несуразно застревает в голых ветвях, а остальные успешно рассыпаются кровавыми кляксами на асфальте. Их короткий, неуклюжий полёт, как вся моя многолетняя месть Ринату — не приносит ни радости, ни отмщения.
Что заставило меня думать, что между нами возможны нормальные, человеческие отношения? С чего я взяла, что ненависть созидает? Она медленно, но верно сжигает дотла. А на пепелище не растёт трава. И уж тем более не расцветает любовь.
— Карина, ты меня вообще слушаешь? — глаза отца в зеркале заднего вида горят праведным гневом. Ещё немного и воспитательный монолог грозит перерасти в полноценный вынос мозга. Незаметно вынув наушники из ушей, изображаю предельное внимание, иначе скоро выносить нечего будет.
— Конечно, слушаю.
Я ни с кем никогда не откровенничала, и родной отец исключением, увы, не является. Привыкнув всё обдумывать наедине с собой, без помех в виде родных или однокурсников, пропусков я набрала едва ли не больше, чем самих проблем. Последствия чего мне и приходится расхлёбывать всю сегодняшнюю дорогу от дома до универа.
— Тогда повтори, о чём я толкую уже четверть часа?
— Ты переживаешь за мои «хвосты», — отвечаю будничным тоном, не испытывая, впрочем, ни капли раскаянья. Узнать, через кого и сколько отстегнуть за зачёт плёвое дело, жаль нельзя с такой же лёгкостью избавиться от чувств к сводному брату.
Мне ведь всегда казалось, что сдержанность Рината продиктована внутренним благородством. Даже втайне восхищалась этим качеством. На деле же, заслуживающей восхищения оказалась его расчётливость. Достойно отомстить дело непростое, враг всегда ждёт подвоха. А вот добиться полнейшего доверия, чтобы затем втоптать в грязь по самую макушку — уже искусство. Раньше я не поленилась бы, поаплодировать стоя. Но, то было раньше.
Сессию я закрою, даже не сомневаюсь. Меня больше беспокоит вопрос, как заглушить в себе боль и тоску по тому, кого по-хорошему должна ненавидеть. Я и ненавижу, только всё равно продолжаю любить.
— Карина?!
— Прости, не расслышала, — виновато смотрю на отца, пытаясь прогнать злые слёзы. С моим состоянием нужно срочно что-то решать, иначе недолго добавить себе новую кучу проблем, а я ещё со старыми не знаю, как справиться.
— Солнышко, думаешь, мне не понятно из-за чего весь сыр-бор?
Его слова бьют наотмашь, заставляя внутренне съёжиться. Я не готова обсуждать с родным отцом подобные темы, да и с любым другим человеком тоже. Даже Владлен ещё не в курсе. Как такое расскажешь? Сознаваться — это не грешить, тут сила духа нужна, а моя вся на поддержание внешнего спокойствия уходит. Впервые приходится завидовать Ринату, который покидает дом с рассветом и добирается в универ своим ходом. Но пауза затянулась, а папа выжидающе косится в надежде получить ответ. Обречённо вздохнув, опускаю
