Скворцов нахмурился.
— То есть то, что было вчера, ты воспринимаешь, как нечто не стоящее внимания? — он грубо выхватил бумаги из ее рук, и, отшвырнув их в сторону, присел около Маши на корточки.
— А что вчера было такого особенного?
— Не надо изображать из себя неизвестно кого! — Скворцов разозлился по-настоящему, и Маша поздравила себя с первой маленькой победой. Он теряет самообладание, это ей только на руку, — Ты прекрасно понимаешь, о чем я говорю.
Маша взглянула на Сергея.
— Давай обойдемся без выяснения отношений, хорошо? И потом, не было ничего, достойного нервотрепки сейчас. Оставим это на потом, хорошо? Нас все еще ждет работа, — сказала Маша, и, склонившись к Скворцову, легко поцеловала его в губы, — ну что? Так полегче?
Сергей улыбнулся. В детстве мама всегда так спрашивала, если Сережа, не дай бог, поранился. Она целовала не сильную, но болезненную рану, и спрашивала: «Так полегче?». Скворцов другими глазами взглянул на женщину сидящую перед ним, и отошел подальше. Уж очень угрожающей она ему показалась. Скворцов не хотел признавать, что струсил, но именно так оно и было. Впрочем, Маша тут же об этом догадалась.
— Может, поужинаем сегодня вместе? — спросила она, заметив его неожиданное отчуждение.
Скворцов кинула на Машу настороженный взгляд, который Семенова предпочла не заметить, или сделать вид, что не заметила, и сказал:
— Конечно, без проблем. Я с удовольствием. А ты, куда бы хотела?
Даша лежала в кровати, свернувшись клубочком. Андрей Лесной только что вышел по каким-то своим делам, но обещал очень скоро вернуться. Девушка ощущала себя пустой и одинокой. Она совсем расклеилась за последние несколько дней. Но, почему-то ей казалось, что жизнь остановилась…
Дверь чуть слышно скрипнула. Напуганная утренним происшествием, Даша резко оглянулась. В комнату вошел Антон.
— Господи, ты, что следил за моей дверью?
— Вообще-то это и моя комната тоже. Я ночую в гостиной, только из вежливости, и чувства вины. Хотя, этот твой доморощенный фотограф с таким же успехом мог обитать в своей комнате.
— Моя личная жизнь не твое дело, — устало сообщила Даша, — уходи.
— Так значит, он перекочевал из фотографов в личную жизнь?
— К чему ревность? Ты потерял на меня права, как только сунул своей стажерке.
Антон сморщился.
Даша и сама понимала, что говорит чрезмерно грубо, но ей было так больно и обидно.
— Даша, я ведь пришел сказать…
— Я не хочу ничего слышать. Ты уже сказал достаточно. Ты раскрыл мне глаза на нашу жизнь. Не утруждайся.
Антон подошел к кровати, и лег с краю, заглядывая в Дашино лицо.
— Я ведь все равно люблю тебя, — прошептал он, и нежно ее поцеловал, — а теперь, когда у нас будет ребенок, все будет по другому, поверь мне.
Даша смотрела на Антона, всей душой желая верить, но все же понимая, что все это ложь.
— Ты просишь меня верить тебе, после всего, что было?
Антон убрал прядь ее волос за ушко, и скользнул пальцем по ее щеке.
— Ну, ты ведь училась на психолога, и лучше меня знаешь, что секс для мужчин ничего не значит…
— Зато он много значит для женщин. Что ты сказал ей, той рыжей?
Антон замолчал, и Даша поняла — ничего. Он оставил эту стажерку в своих любовницах. Девушка закрыла лицо руками, не желая показывать ему свои слезы. Она медленно встала с кровати, и покинула комнату, оставив мужа одиноко смотреть ей в след.
Девушка, все еще сжимая заплаканное лицо руками, ворвалась в комнату журналиста, в надежде поговорить с ним, и, желая, что бы его ни было.
Даша была только в легком халатике, и белом белье. Она хотела одеться, но сил не было. И вот она, почти голая оказалась в комнате Андрея. Тот недоуменно выглянул из ванной. Парень был в набедренном полотенце, и с электробритвой в руках. При виде заплаканной Дарьи, Андрей быстро оставил свои дела, и подошел к девушке.
— Господи, что еще произошло? — эта семейка положительно ему импонировала, здесь страсти так и бурлили!
Даша вскинула к Андрею заплаканное лицо, и быстро развязала поясок на халатике.
Лесной недоуменно опустил глаза на представившуюся картину. Даша стояла перед ним, раскинув полы халата, в полупрозрачном белье. Потом вновь поднял вопросительный взгляд на Семенову.
— Что со мной не так?! — истерично спросила она, слезы катились по ее щекам, — Чем я хуже них? Мне всего двадцать два! Скажи, Андрей, как я тебе, а? Ну что ты молчишь?! — Даша шагнула к парню, и пихнула его в плечо, в надежде разворошить, вывести из оцепенения, потому что фотограф был чрезмерно удивлен, — Почему ты молчишь?!
Девушка колотила его в грудь тонкими кулачками, заливаясь слезами. Андрей осторожно ее прижал к себе, сминая слабое сопротивление. Даша вскинула заплаканное лицо, и Лесной тут же принялся покрывать его поцелуями, пока их губы не встретились. Андрей принялся целовать ее с неожиданной горячностью, которой он от себя, и не ожидал.
Даша недоуменно отшатнулась, и запахнула халат.
— Прости меня, проклятье! Не знаю что со мной, — тяжело дыша, Андрей разумно отодвинулся от Даши, чьи слезы высохли так же внезапно, как и появились.
Девушка смотрела на него удивленно, словно только что поняла что-то важное для себя, неожиданное.
— Ты меня тоже прости, я в последнее время, словно не в себе, — прошептала Даша, — я пойду…
Не дожидаясь, когда он что-то скажет, Даша покинула комнату.
Лесной проводил ее задумчивым взглядом, и вернулся к бритью. Но теперь ход его мыслей был жестоко изменен.
37.
Максим остановился перед резко захлопнувшейся дверью.
— Вика! — позвал он, но ему никто не ответил, — Вика, черт, открой! Ты не правильно все поняла!
Послышались шаги, дверь приоткрылась. Из — за неё выглянула Ксюша.
— Где она? — Макс едва не оттолкнул сестру, но Семенова стала на защиту подруги.
— Оставь ее в покое, — остановила Ксюша Максима, — просто отстань.
— Я люблю ее, черт! Впусти меня!
Ксюша упрямо сжала губы.
Неожиданно в соседней комнате послышался испуганный выкрик, Максим, и Ксюша недоуменно взглянули на приоткрытую в Наташину комнату дверь.
Брат с сестрой испуганно переглянулись, и двинулись к соседней двери. Едва они достигли дверного проема, как из комнаты появилась бледная, как полотно Лена. Ничего, не спрашивая, Макс вошел в комнату Наташи. Там царил жуткий разгром. У двери валялась картина кисти Наумова, тот самый Ксюшин портрет изуродованный, изрезанный. Неприятный холодок ужаса скользнул по спине мужчины. Он кинулся в приоткрытую дверь ванной, и картина, которую он там увидел, заставила его содрогнуться.
В ванной лежала Наташа, ее руки были раскинуты, и из перерезанных вен потоками лилась кровь по бортам ванны, и в смешивалась с прозрачной водой, придавая ей устрашающий оттенок. На полу, в луже розовой крови валялась бумажка, где было выведено четким подчерком Натальи: «Мне не зачем жить, если мой любимый обманул меня с моей сестрой. Ненавижу вас, ненавижу…».
Максим, скользнув по бумажке невнимательным взглядом, судорожно начал искать пульс на шее сестры, но пульса не было.
Ксюша осторожно заглядывала в комнату сестры, под уничтожающим взглядом Елены.
— Я знала, что ты эдакая тихоня не спроста, — дрожащим голосом, и, не скрывая отвращения, произнесла Лена, — но только сейчас до меня дошло, какая ты тварь на самом деле.
Художница испуганно оглянулась на сестру, которая, казалось, была на грани истерики, и, превозмогая страх, снова заглянула в Наташину комнату. Заметив свой изуродованный портрет, Ксюша все поняла. Они узнали о Кирилле, все узнали…
Дверной проем закрыл собой Макс. Его лицо было устрашающим, он обратил на Ксюшу черный, убийственный взгляд.
— Где он? — утробным голосом спросил он.
Ксюша неосознанно отступила.
— Где он! — Макс буквально рявкнул на младшую сестру.
— Кто?
