— Невеста, – поправил я. — Отдыхает.
— Хорошо устроилась. Молодец, – скривила мама губы, и бросила мне в руки тонкое кашемировое пальто.
Она только вошла, но тянет взять за плечи, и выставить вон, хотя маму я люблю. И папа… вот ценит он Надю, привязан к ней, но старается всем угодить. И маме, и нам с Надей, а в итоге получается херня. Лучше бы уже занял позицию – за Лиду или за нас. А так обе стороны недовольны.
Я – точно недоволен. Это Надя всем все простить готова.
— Что, она из себя умирающую строит? Так не пройдет, видела я, что она бодренькая. И перед следователем и судом не выйдет из себя страдалицу строить, – снова заговорила мама.
Так. Спокойно. Ругаться нельзя.
— Садись, – усадил маму, отца, и поставил чайник.
— Лидочка в таком шоке. Бедная девочка!
— Об этой девочке я и хотел поговорить, – сел напротив них. — Последний разговор, мам. И то по просьбе Нади.
— Кто бы сомневался, – сморщила мама нос. — Она настраивает тебя против меня – эта твоя Надя.
— Настраивает? Она наоборот за то, чтобы мы пообщались, и пришли к общему решению.
— Это манипуляция, ты просто глуп, Никита, – снисходительно произнесла мама. — В женских хитростях не соображаешь, эта уловка стара, как мир – состроить из себя милосердную, страдающую овечку. Которая вроде как за мир, но всех стравливает. И ты же будешь у нее с рук есть, помня, что она была за то, чтобы ты не ссорился с родственниками.
— И в чем уловка? – я не смог сдержать усмешку.
— В том, что я права, а она – нет. И все это знают, сынок. И Надя твоя тоже. Может, она вообще специально подставилась, увидела, как Лида опустила этот чертов фейерверк, и подставилась. Чтобы ее все жалели.
Что она несет?
Я на секунду закрыл глаза, чтобы сдержаться. Все же, при матери материться – фигово. Леща я не боюсь, не в том возрасте, но всегда удавалось сдерживаться, и не высказываться при ней трехэтажными конструкциями. И сейчас удалось, пусть и с великим трудом.
— Подставилась. Надя. При том, что спиной к Лиде стояла, и обернулась на мой окрик, – отрывисто высказал я рублеными фразами, на более собранную речь меня сейчас не хватает. — Подставилась, плюнув на последствия, на то, что у нее дочка. И все ради меня, да? Чтобы я пожалел, чтобы нас всех рассорить? А я кто вообще? Наследник королевской семьи? Может, у меня алмазные прииски?
— Для нее ты – отличный куш, – в словах мамы упорство.
Бесит так, что садануть бы по столу, и заорать, чтобы убиралась. Это ж надо быть такой… так, стоп.
Черт возьми, а ведь мама сама не верит в то, что говорит. И именно потому и произносит все это с непрошибаемой уверенностью, граничащей с шизофренией. Не верит. И знает, что Надя пострадала. И что Лида – идиотка, считающая, что солнце светит из ее пупка, и закон ей не писан.
Мама все это знает. Она просто не хочет признавать, что ставила не на ту лошадь.
Вот в чем дело!
Это озарение меня прошибло. И весельем, и новой порцией злости.
— Напоминаю, это последний разговор, мам. Если ты не взглянешь в глаза правде, если продолжишь в том же духе, то… – на миг я прервался, внимательно глядя ей в глаза, — то разговаривать мы будем только по телефону. На восьмое марта, на твой День Рождения, и на Новый Год. Ровно по минуте, чтобы поздравить. На свадьбу я тебя не приглашу, наших с Надей детей ты не увидишь, на руках их держать не будешь. И не потому что ты имеешь другую точку зрения, а потому что ты будешь для нас всех опасна. Из-за твоей любимой Лиды. И сейчас я не шучу, ты знаешь, что я словами не бросаюсь, особенно в таких ситуациях. Ты поняла меня?
Мама молчит. Я ожидал, я даже хотел, чтобы она послала меня к черту, закатила истерику, и убежала. Как бы я ни любил ее, но всему предел есть. И сейчас мне просто неприятно с ней рядом находиться, да и с отцом тоже. С отцом, который сидит, и молчит. Вроде душой он за нас, но перечить маме не решается, и никогда не решался.
— Поняла, – глухо ответила мама. — Только… она того стоит?
— Надя стоит всего.
— Почему? Вы знакомы с ней пять минут, и ты готов от меня отказаться. Я ведь тебя родила… между прочим, я восемнадцать часов тебя рожала. В муках. Без анестезии, в жутком роддоме. И растила, и воспитывала, – тихо и зло прошипела мама.
И я понял еще кое-что. Нужно будет Наде спасибо сказать за то, что буквально вынудила меня устроить эту встречу. Многое можно понять, это как озарения. Ведь мама… мама плевать хотела на Лиду. Не нужна она ей, а просто удобна.
Лиду я не любил, и не смог бы полюбить, и мама это знала. А потому Лида – не угроза, она всего лишь пешка. Была бы послушной, дома бы сидела и детей рожала. А мама бы командовала ею всласть. С Надей иное, Надю я люблю, а значит, Надей вряд ли получилось бы помыкать. Неудобный член семьи. Надя бы отобрала меня у мамы.
Ведь так? Или я брежу?
— Почему я Надю выберу? Потому что люблю. И потому что не только ее выбираю, а еще нашу семью. Наших детей, которых, я хочу, чтобы она родила. Все просто. Ах да, еще потому что Надя не просит выбирать, не настраивает меня против тебя, – произнес я, несколько ошарашенный собственными мыслями.
Будто мешком пыльным по голове ударило. Все же, стереотипный мужской мир, в котором я до этого существовал гораздо проще и приятнее. Можно было не замечать все эти интриги и мелкое пакостничество.
— Итак, я буду честен. Лида отделается легким испугом, срок ей не светит. Это если по закону, но все мы знаем, как закон можно обойти. С той стороны, с которой честные люди не заходят, – сказал я. — И есть несколько вариантов: либо я сам наказываю эту дуру, чтобы держать ее подальше от Нади и быть спокойным за свою будущую жену, либо я просто со временем уговорю Надю переехать. Подальше. Не в соседний город, а далеко, ясно? Но есть еще вариант, мама.
— Какой? – губы ее задрожали. — Хочешь, чтобы я Лиду потащила в полицию, и она сама призналась во всем? И все ради того, чтобы ты не уехал и не отказался от меня?
— Заставь ее уехать. Пойми, так как хочешь ты – не будет. По твоей указке я не собираюсь жить, не собираюсь жениться на той, кого ты выберешь. У меня есть Надя, повторяю еще раз. А Лиду ты сама настраивала, вдалбливала ей в голову то, что мы с ней будем вместе. Меня она не слушает, она ТЕБЯ привыкла слушать, – жестко произнес я. — Так скажи Лиде, что ты все эти годы ей чушь втирала, что ничего у нас с ней не будет. Не один раз скажи, не десять, а сто, тысячу раз. Столько, сколько нужно, чтобы она поняла. И заставь уехать, она ведь вернулась в город только чтобы в белом платье со мной в ЗАГС пойти, да? Потому что, по-твоему, я готов был к этому. Так пусть уедет, ты можешь это устроить. Только пусть уедет не с мыслью вернуться, набравшись сил, чтобы нас с Надей поссорить. Пусть до нее дойдет с твоей помощью, что не выйдет ничего, и… черт, да пусть она в психушке пролечится, ей не помешает! Только пусть свалит. Ты можешь это устроить, мама? Ты уже, надеюсь, поняла, что Лида – не та невестка, которая тебе нужна? Психопатка, которая под эмоциями творит такое – ты и правда хотела бы, чтобы я на ней женился?
Мама никогда не позволяла себе нервно жевать губы. Смотрится некрасиво, неэстетично, макияж портит. Да и впечатление. Весь образ. Но сейчас она плюнула на все это, и сминает свои губы, хмурится, забыв о морщинках. Сейчас она настоящая.
— Не хотела бы. Но и твоя Надя, откровенно говоря…
— Моя Надя. Вот именно, – перебил ее. — Выбрал я. Нравится она тебе, не нравится… мам, главное, что мне нравится, что я люблю. Ты с Надей можешь не общаться, я предпочту, чтобы ее круг составляли те, кто искренне к ней привязан, а не имитирует. Так честнее. Но с Лидой ты можешь поступить правильно. И про психушку… не знаю, насколько все серьезно, но ты добра-то хоть ей пожелай! Именно ты ведь Лиду до этого довела, она ведь оставила меня, но ты напомнила, настроила, наобещала ей всякого. Что образумишь меня. И смотри, до чего дошло. Ей нужно уехать, не только ради нас с Надей, но и ради нее самой. Пусть пролечится в какой-нибудь клинике неврозов, и живет подальше от меня. Главное – внушить Лиде это, но ты ведь умеешь внушать. Тем более, внушать ей. Так что ты решишь?
