Возможно, но не факт.
Сейчас же я для нее – враг, и мне… мне плевать.
Борис Ефимович звонил, приезжал, сидел со мной и Лизой. Смотрел виновато, и говорил: «Наденька, я за тебя, но ты же понимаешь…»
Вот только я ничего не понимала. Может, потому что я и правда не обладаю ни каплей аристократизма, и живу по логике: это хорошо, а это – плохо, и гибко лавировать между этими понятиями не особо умею. Чтобы и вашим, и нашим.
Заявление мы не забрали. Процесс долгий и бесперспективный, я даже смирилась, что Лиде ничего не светит за ее поступок. Залижет раны, и снова примется пакостить. Я правда смирилась, и приняла решение, что не стану ходить по прокуратурам, по Верховным Судам и еврокомиссиям, тратить себя на все это я просто не смогу.
— Вон пошла отсюда, – рявкнул Никита.
Лида поморщилась, и выставила вперед руку, останавливая его. Выглядит сейчас Лида… хмм, прямо как я. Вообще, более непохожих по типажу людей чем мы с Лидой не найти. Я ростом ниже среднего, темноволосая, стройная, но не худая. Кожа светлая, много родинок и, для меня это загадка, но еще и веснушки есть. С виду совсем не славянка, видимо в болгарского прадедушку пошла. Лида же – противоположность. Льняные волосы, кожа светлая, но плотная, а не полупрозрачная, как у меня. Высокая, худая, но худоба эта ей идет: изящные узкие бедра, аккуратная грудь и умопомрачительная талия. Скандинавская красота. На подиуме ей бы цены не было, наряды лучших кутюрье могла бы показывать.
Мы разные, но сейчас обе мы выглядим блекло. Я из-за того, что болела и дома сидела, а Лида… почему?!
— Я поговорить пришла. Не с тобой, а с ней, – она выплюнула это «с ней», не глядя на меня. Просто кивнула неприязненно.
— В суде поговорим.
— Не будет суда, и ты прекрасно это понимаешь. Дело закрывают.
— Суд может быть и по другому делу, Лида. Мы одного круга, и ты знаешь, как все устроено, – голос Никиты неприятно режет уши, я никогда его таким не наблюдала. — А еще, раз ты так меня любишь, должна была меня узнать хоть немного, и догадаться, что просто так я случившееся не спущу. Так что вон отсюда. Иди к Андрею, он на другом этаже, а лучше вообще спустись на лифте, и на выход.
— Хамло, – процедила Лида.
— Что, любовь прошла, наконец?
— К сожалению, нет. Ладно, иди уже, у нас с твоей… Надей, – она снова чуть скривилась, — женский разговор.
— Женского разговора не будет. Думаешь, я оставлю Надю с тобой наедине? – зло усмехнулся Никита.
— Что, думаешь, я ее в шахту лифта сброшу? Или ножом пырну? Или в окно выкину? Или, о Боже, может, я бомбистка, и подорву нас? – Лида улыбнулась Никите.
Это гадство какое-то, и вообще очень смахивает на некую разновидность стокгольмского синдрома, но Лида начинает мне нравиться. Почему-то казалось, что она из тех несчастно влюбленных, которые только слезы льют, унижаются перед тем, кто взаимностью не отвечает, и в ноги бросаются. Но вот стоит передо мной женщина, которая явно не в себе, раз решилась меня порохом продырявить, но связь с реальностью не окончательно потеряла. Язвит, отбивается, и… пришла ведь. Одна, без группы поддержки в виде своего брата и Ольги Андреевны. Может, Лида пришла чтобы угрожать мне, или оскорблять, или еще что, но ведь пришла. И это каким-то противоестественным образом мне нравится.
— А ты что молчишь? – она взглянула на меня. — Я с тобой пришла говорить, а не с ним.
— Надя с тобой говорить не будет.
— У вас все Никита решает, да? Где же твоя эмансипированность, Надя? – неприятно скривила Лида губы. — Хотя… хрен знает, может, я бы на твоем месте тоже уютно устроилась за его спиной, и позволила бы решать. Но, тем не менее, поговорить надо. Никит, ну хочешь, обыщи меня. Полностью, – хохотнула она. — Пистолетов, ножей и даже булавок отравленных с собой нет. Убивать твою подружку… то есть, невесту, я не собираюсь.
— Никит, – я положила ладонь ему на плечо, — может…
— Не может, – тихо отрезал он. — Поговорить… черт, поговорить, возможно, и надо. Но наедине я вас не оставлю. Так что «женский разговор» состоится или при мне, или он вообще не состоится.
— Окей, котик, – Лида улыбнулась, сдвинула к углу подоконника пальто и сумку, и поманила нас к себе: — Говорить буду я, Надя будет слушать, а ты, Никита, не мешай.
Никита закаменел лицом, но спорить не стал.
За эти недели я начала изучать его. Противоречивый он человек: логистика для него скучна, но выкладываться он умеет полностью, что и делает; вникать в потребности посторонних людей не может, и не особо хочет, но для близких в лепешку расшибиться готов, чтобы угодить; своих недостатков не стесняется, даже выпячивает их, как мальчишка, кричащий, чтобы любили его таким, какой он есть, но при нас с Лизой Ник смягчается, сглаживает острые углы. Особенно с Лизой. Легкий на подъем, язвительный, не злой и… болезненно самолюбивый он, и Никите неприятно принимать всю эту ситуацию едва ли не сильнее, чем мне самой.
— Ко мне в кабинет, – бросил он, и повел меня впереди себя, все еще опасаясь, что Лида слетит с катушек, и кинется меня убивать.
Разговор – всегда к лучшему, но я инфантильно расстроилась из-за того, что эффект от моего появления в офисе смазался. Я-то ожидала войти, поздороваться со всеми, обозначить, что к Никите лезть не стоит, а то я ведь и обидеться могу. Всех обнять хотелось, прочувствовать, что я дома, ведь эта компания для меня – дом, который я строить и обустраивать помогала.
Но теперь я иду под конвоем Никиты, особо не глядя по сторонам.
— Здравствуй, Вера. К нам никого не пускать, звонками не отвлекай, – Никита открыл дверь в кабинет. — Входите. Надь, садись за мой стол. Ты, Лида, напротив, – он указал на стул для посетителей.
— Так точно, – шутливо попыталась я разрядить ситуацию, и вышло немного неловко.
Села в его кресло, Никита встал за моей спиной, и положил ладони мне на плечи.
— Хм, оказывается, ты рыцарь. А я думала, что раздолбай, – пробормотала Лида. — Ну да ладно, Бог с ним. Итак, Надя, разговор будет простой. Вернее, это даже не разговор, а… слова. И, немножечко, просьба. Я хочу быть честной, и пока не знаю, что из этого выйдет, но попробую.
— Попробуй.
— Никиту я люблю всю жизнь, – четко произнесла она, глядя мне в глаза, а на Ника не обращая при этом никакого внимания. — С раннего детства. Подростком была – любила, юной девушкой уже не только любила, но еще и хотела. И даже после его гадкой шутки надо мной, даже когда он меня вровень со своими шлюхами поставил, я его не разлюбила. Потому что мне не хотелось, чтобы эта любовь уходила. Мне нравилось его любить, и до сих пор нравится. Ты, наверное, спросишь, почему я такая? Как может нравиться любить человека, которому на меня, прости, насрать?
Я смогла лишь кивнуть.
— А все просто: чтобы по утрам вставать. Чтобы жить было интересно. Ради самой себя я не могу делать ни-че-го. Я в спортзал хожу, чтобы быть стройной, но не просто так, а чтобы ему, – она кивнула на Ника, — понравиться. В теории. Правильную еду ем тоже не для здоровья, а ради него. Интересуюсь модой, миксую аксессуары, книги читаю, развиваюсь – все не для себя, а по итогу, для него. Для Никиты. Я всегда подозревала, что если я смогу разлюбить его, если потеряю надежду, то… ну не умею я для себя жить. Буду жрать булки, забуду не только про спорт, но даже про душ и чистку зубов. Буду втыкать в телевизор и деградировать. Вот почему мне нравилось, и… нравится любить.
Я нахмурилась.
Бред какой! Или… или не бред?
— Его лестно любить. Красивый, баб много, не тупой, хоть и, прости Никита, не академик по интеллекту. Но нам ведь такие и не нужны, да? – Лида поправила волосы, спадающие на лицо, и задорно улыбнулась. — Нам не нужны хорошие и те, кто от нас без ума. Нам вот такие нужны: не самые надежные, но чтобы язык подвешен был. А в спальне и вовсе чтобы не до разговоров.
— То есть, отступать ты не планируешь? Также продолжишь портить нам жизнь? Черт, – взвилась я, — мы вместе, ясно тебе? Думаешь, потому что ты Никиту с детства любишь, я просто отойду в сторонку, потому что ты «первая увидела его»? Мы не маленькие девочки уже, уступать я не стану, и отступаться. Но Лида, вся эта любовь – не оправдание! Я не собираюсь прощать тебя за то, что ты сделала. Ты мне вред причинила, но, что еще страшнее, если бы со мной случилось самое ужасное, ты бы и моей дочери навредила, которая могла меня потерять.
