Уходит, а я, обойдя корзину, возвращаюсь к просмотру мелодрамы. Она заканчивается свадьбой и большим животом с двойней внутри.
Ну, хоть у кого-то сложилось…
Уже вечером, идя из душа в комнату, останавливаюсь у роз и вынимаю зажатый меж тугих бутонов розовый конвертик. На карточке размашистым почерком написано:
«Я люблю тебя. Просто знай это»
Моя выдержка с хрустом ломается. Подлетаю к окну на кухне и, разорвав картон на сотню мелких клочков, выкидываю его в окно.
Что мне делать с твоей любовью, Руслан?! Зачем она мне сейчас?! Мне не надо! Мертвое не воскресить!
Потом бегу в прихожую с намерением вытащить подарок на мусорку. Даже надеваю куртку и ботинки, но в последний момент останавливаюсь.
Там зима, а цветы не виноваты.
Реву от злости и бессилия, но тащу корзину в кухню и устанавливаю ее на столе. Ничего, через несколько дней они сами завянут. Так же, как и внезапно проснувшаяся ко мне любовь Руслана.
Глава 44
Руслан.
Солнца совсем нет. Я не ощущаю ни холода, ни жара. Бегу в тумане по влажной траве на голос Маши. Он смеется, мелькает перед глазами смазанным пятном, а я все равно догнать не могу.
— Маша! Стой!
Она лишь пуще хохочет. Вдруг выскакивает прямо передо мной, я, радостный, тяну к ней руки, но изворачивается и буквально просачивается сквозь них. Смеется звонко, зовет «Руслан! Руслан!..»
Я как слепой котенок шарю руками, запах ее чувствую, как волосы ее распущенные по плечам моим бьют, а ухватиться не могу.
— Маша! Девочка!..
И вдруг вижу ее спину в белом сарафане. Она стоит и не шевелится. Несусь на нее, имя ее выкрикиваю. Добегаю, Маша оборачивается, и тут я вижу, что стоит она на самом краю пропасти.
Я затормозить не успеваю, понимаю, что вот-вот сорвусь и полечу вниз, но Маша в последний момент вскидывает руку и бьет по лицу так, что меня отбрасывает назад.
Просыпаюсь в то же мгновение, хватаюсь за щеку и болезненно морщусь. Сколько затрещин я вчера получил? Пять, семь, десять?.. Сбился со счета.
Да хоть сотню, если ей от этого хоть чуточку легче стало.
Перевернувшись на спину, пытаюсь разлепить глаза. Это простое движение отдается в голове грохотом тамтамов. Свет режет глаза и добавляет страданий.
Неудивительно, учитывая, сколько я влил в себя вчера вискаря. Пил, пока он обратно лезть не начал, пока мозги не отключились.
Опять, что ли, нажраться?.. Соблазнительная идея, но… бл*дь… работа… Вечером Черенцов прилетает, встретить надо.
Лежу трупом, настраиваясь, что надо встать, чтобы хотя бы выпить две таблетки аспирина. Где-то вдалеке надрывается мой телефон. Насрать.
Сквозь адскую головную боль и клочья пьяного дурмана просачиваются воспоминания о вчерашнем вечере. И первым делом, конечно, слова Маши.
Слова — пули. Слова — отравленные стрелы.
«Сосала… глотала… вкусно…»
Не верю. Не могла она. Она бы не стала, как я…
Не могу верить, потому что знаю, что не вывезу этой правды. Не знаю, как Маша с этим справилась, как живет дальше, каждый день на работу ходит, улыбается даже, с Волковым…
Произнесенная мысленно его фамилия вызывает приступ острой боли.
Если она с ним же так же, как со мной вчера… Если целовать, трогать себя разрешает… Если нравится ей это…
То я ее потерял. Пздц!
Телефон звонить не перестает. Приходится встать.
Ковыляю в прихожую, долго ищу его в ворохе одежды, а потом иду за аспирином на кухню.
Жека звонил, Майер, Миша два раза, пять раз мама и ни одного — Маша.
Перезваниваю только маме.
— Руслан, почему трубку не берешь? — раздается в трубке ее обеспокоенный голос.
— Спал.
— В полдень? Ты пил вчера?
— Пил, мам… — отвечаю тихо, жмурясь от того, как сильно кружится голова.
— Что случилось? Повод-то хороший хоть?
— Нет.
— Мне приехать? — спрашивает спустя короткую паузу.
— Не надо… — раздумываю всего секунду и меняю свое решение, — да, приезжай, мам. Я водителя за тобой отправлю.
— Хорошо, я жду.
Да, правильно, пусть приедет. Иначе свихнусь я здесь один.
Закинувшись колесами, перезваниваю на все пропущенные. Заслушиваю отчет Жени, Михаилу даю указания.
Мама приезжает через час. Обходя квартиру, бросает на меня недовольные взгляды. А мне настолько хреново, что я заваливаюсь на диван и зарываюсь мордой в подушку.
— Вот же… заводы покупает, водители его возят, — проникает в уши тихий мамин голос, — а живет как бомж привокзальный.
Слышу удаляющиеся шаги, бормотание со стороны кухни.
— Холодильник пустой… одни бутылки и окурки…
Аспирин начинает действовать, боль, постепенно стихая, сменяется сонливость и слабостью. Под звон посуды и звук льющейся из крана воды проваливаюсь в глубокий сон. На этот раз без сновидений.
Просыпаюсь от того, что кто-то гладит меня по голове. Первая реакция — Маша. Сердце, внезапно ожив, подпрыгивает на месте. Но тут я слышу мамин голос:
— Руслан…
— М?..
— Просыпайся, ты когда ел в последний раз?
— А… вчера…
— Вставай, я суп сварила.
— С фрикадельками? — обожал в детстве ее суп с фрикадельками.
— С фрикадельками, — улыбается мама, — душ прими только, а то воняешь, как бродячий пес.
Откинув плед, поднимаюсь с дивана. Мать, окинув меня взглядом, смущенно отворачивается. Давно в трусах меня не видела.
Однако, оказавшись в ванной перед зеркалом, понимаю, что именно ее смутило. Мои плечи и спина все в Машиных отметинах.
Дикая кошка… обиженный котенок…
Такая горячая вчера была, страстная, но при этом — дико злая. Наверное, на себя больше, чем на меня, потому что сопротивляться не смогла. Плачет теперь.
Одевшись в чистые футболку и трико, иду на кухню, где на столе уже стоит тарелка с супом, салат и грибочки в сметане. Рот неумолимо наполняется слюной.
Усевшись на стул, сразу берусь за ложку. Мама не ест, садится напротив подпирает подбородок кулаком. Смотрит строго, но при этом с щемящей материнской нежностью.
От стыда не знаю, куда деть глаза.
— По какому поводу пил? Расскажешь?
— Да так. Без повода. Настроение плохое было…
Она лишь качает головой, мол, ты же не думаешь, что я поверю тебе?..
— Как на работе? Тут в телевизоре сказали, что ты какой-то госзаказ получить хочешь…
Тяжело сглатываю… Бл*дь… дожил, родная мать обо мне новости из новостей узнает.
Прожевываю салат и вкратце рассказываю ей все, что касается работы. Мама слушает внимательно, кивает, вопросы уточняющие задает, и я вхожу во вкус. И про завод, и про Черенцова, и про планы на будущее.
Мама одобрительно улыбается, но за улыбкой ее тоска какая-то прячется.
Встает и начинает мыть посуду, протирает столешницы, из сумки своей контейнер пластиковый вынимает.
— Я печенье сегодня утром испекла, думала, ты ко мне приедешь. Но вот, сама тебе привезла.
— Спасибо. С кунжутом?
— Да.
Продолжает суетиться, а я суп доедаю.
— Мам…
— М?..
— Почему ты отца не простила?
— А почему я его прощать должна была?
— Но он ведь раскаивался? — затаив дыхание, спрашиваю я.
— Не знаю, — хмыкает тихо, — я ему не поверила.
— Почему?
— Не убедителен был.
Чувствую, как тянет все внутри, дышать становится труднее. Отложив ложку, переношу вес на сложенные на столе руки.
— А как?.. Мам, как убедительным быть?
Оглянувшись через плечо, она посылает мне говорящий взгляд.
— Все не успокоишься?
Мотаю отрицательно головой. Сказать не дает вставший в горле ком.
— Не трави ты девчонке душу, сынок.
— Я вернуть ее хочу. Насовсем.
— Зачем? — спрашивает удивленно.
— Не могу без нее. Люблю.
— Любишь? Из-за нее, значит, напился?..
Подтверждаю молчанием.
— Делать что? Что должен был сделать отец, чтобы ты его простила?
— Не знаю я! Если бы это было так просто, люди не разводились бы из-за измен!
