усмешкой говорит:
— Время для второго раунда. Душ.
О, боже.
Это второй раунд.
Малакай
Она сидит напротив меня, щёки у неё раскраснелись после нашего душа. Этого и медленного, мучительного облизывания, которым я лизал её киску, когда мы были там. Я поедал её сильнее, чем её когда-либо ели раньше — её слова, не мои. Я лизал и сосал её, пока она не стала извиваться надо мной, мои руки на её заднице, её нога у меня на плече, тёплая вода стекала по нам. Когда она кончила мне в рот, я снова лизнул её, её клитор набух и болел. Я убедился, что она кончила дважды, прежде чем трахнул её снова, на этот раз медленно и глубоко.
Теперь она выглядит, как грёбаный ангел, тёмные волосы мокрые и вьются на концах, на ней ничего, кроме моей футболки и трусиков. Из-за моей футболки, свисающей с неё, она выглядит крошечной. Но, чёрт возьми, я никогда в жизни не видел ничего более совершенного. И она любит меня. Она, чёрт возьми, любит меня. Я пришёл сюда сегодня вечером, уверенный, что мне придётся чертовски усердно потрудиться, чтобы вернуть её, но то, как она набросилась на меня, напряжённость в её глазах, мне не пришлось усердно трудиться.
Она знает, что я хочу её. Она знает, что я сделаю для неё всё, что угодно.
Это всё, чего мы оба хотим.
— Тот мужчина, — тихо спрашивает она, её голос хриплый от стонов. — Он у тебя из-за Трея?
Я удерживаю её взгляд.
— Я не могу обсуждать с тобой многое о клубе, дорогая, таковы правила, но я отвечу на некоторые твои вопросы по этому поводу, потому что это напрямую связано с тобой. Да, это было из-за Трея. Мы собираемся найти его.
— Мы всё ещё в опасности?
Я пожимаю плечами, потому что, честно говоря, не знаю. Трейтон умён, он никогда не даёт нам знать, приходит он или уходит, но он приложил руку к каждой деятельности, и он знает всё. У этого мужчины повсюду есть глаза и уши. И как бы я ни старался, я всё равно не могу понять, кто, черт возьми, предоставляет ему информацию из моего клуба. Ни один человек не переступил черту, заставляя меня гадать, как, чёрт возьми, он получает то, что ему нужно.
— Хотелось бы сказать «нет», милая, но я не могу быть уверен. Трейтон умён, и он чертовски зол. У него есть план, и я не знаю каков он, и пока я этого не узнаю, лучше оставаться в безопасности, насколько это возможно. Мои люди следят за Скарлетт, за тобой и за студией, но ты же знаешь, что всё равно должна быть очень осторожна, да?
Она кивает.
— Да, я стараюсь не проводить слишком много времени в одиночестве в общественных местах или здесь.
— Хорошая идея. Ты можешь провести у меня несколько ночей, если когда-нибудь почувствуешь себя в опасности.
Никогда раньше не приводил к себе домой женщину. Отчасти потому, что я редко бываю там, но в основном потому, что я никогда никого не уважал настолько, чтобы впускать их в своё личное пространство. Если я хочу потрахаться, я делаю это в клубе, в противном случае я не делаю этого вообще. Это так просто.
— Ты хочешь, чтобы я поехала к тебе? — спрашивает она своим тоненьким мышиным голоском, и лёгкая улыбка играет в уголках её губ.
— Ты моя, Амалия. Так что это было бы «да».
Её улыбка становится шире, и я знаю, что эти слова доставляют ей чёртово удовольствие.
Хорошо, потому что они тоже делают меня чертовски счастливым.
— У нас ярмарка в выходные, и мы там играем, мы будем в безопасности?
— В чём я не совсем уверен, так это в том, что это идеальное место для Трейтона, чтобы напасть на любого из нас, если это то, что он решит сделать. Из-за этого я установлю дополнительную защиту, но мне нужно, чтобы ты пообещала мне, что не выйдешь на сцену и не покинешь её, если не будешь уверена, что кто-то из нас следит за тобой.
Она кивает.
— Я обещаю. Я не хочу, чтобы он был рядом со мной, никогда больше.
Бедная девочка.
Все видели, в каком беспорядке он её оставил.
— Никогда больше не позволю ему прикоснуться к тебе грязным грёбаным пальцем, если у меня есть хоть какое-то право голоса в этом вопросе. Я должен знать, дорогая, и ты не обязана мне говорить, но он этого не сделал… он не причинил тебе никакой другой боли, кроме физической, не так ли?
Она качает головой.
— Нет, он не причинил. Он просто схватил меня, а потом, — она на секунду отводит взгляд, делая глубокий вдох, — потом он причинил мне боль и отправил обратно.
Я придвигаюсь к ней ближе, беру её нежное личико в ладони и притягиваю к себе, чтобы она увидела, насколько я чертовски серьёзен, когда мои следующие слова слетают с моих губ:
— Ты можешь быть уверена, что, когда я доберусь до него, он пожалеет о том дне, когда поднял на тебя руку, Амалия. Я заставлю его пожалеть, что он вообще родился.
— Ты убьёшь его, Малакай?
Я без колебаний киваю.
— Голыми, блядь, руками.
— Будут… будут ли у тебя неприятности?
— Нет. Потому что я умный, и мой клуб умный, тебе не нужно беспокоиться об этом.
— Но это всё равно незаконно и…
Я отпускаю её и откидываюсь назад, чтобы ей было лучше видно меня.
— Тебе не нужно беспокоиться об этом.
Мои слова тверды. Не злы, но достаточно, чтобы сказать ей, что мы больше это не обсуждаем. Она немного надувает губки, что чертовски мило, но кивает и больше ничего об этом не спрашивает.
— Та рыжеволосая девушка помогает тебе?
Чарли.
Девушка, которая до сих пор не вернулась домой.
Девушка, которая, в лучшем случае, находится в руках Трея и всё ещё жива.
И, в худшем случае, мертва.
Из-за нас.
— Она помогает нам, и это всё, что тебе нужно знать.
— Она тебе нравится? — спрашивает Амалия тихим голосом.
Я улыбаюсь ей, и её щёки приобретают тот великолепный оттенок красного, который я так люблю.
— Ты ревнуешь, детка?
Её щёки становятся ещё краснее.
Чертовски мило.
— Нет, я просто…
— Ты ревнуешь.
— Нет, Малакай, это…
— Ревнуешь.
Она ничего не может с собой поделать и смеётся.
И это звук, который я так чертовски долго ждал, чтобы услышать снова. Я никогда не устану
