разом я прокручиваю в голове те события. Я думала, что уже все пережила, но руки снова начинают трястись, сердце колотиться, а грудь сдавливает обручем, не позволяя глубоко вдохнуть.
К возвращению Лютаева у меня все окончательно валится из рук.
— Привет, — он тянется заключить меня в объятья, но я уворачиваюсь под предлогом готовки, и Макс просто целует меня в макушку.
Я растерянно смотрю на мелко покрошенную морковку, которой хватило бы, чтобы накормить взвод.
— Как дела? — надо же с чего-то начать разговор.
Макс хмурится:
— Что-то не нравится мне, что Каплин бегает на свободе так долго. Его несколько раз видели, но полиция умудряется каким-то образом каждый раз это прохлопать. Сдается мне, кто-то там не чист на руку. Знаю я парочку таких персонажей. Как бы не пришлось надавить.
Вот. Оно самое. Он может надавить на кого-то в полиции. Неужели Макс и впрямь отмазал Меркушкина?
— Ты говорил, что предпочитаешь действовать по закону, — забрасываю осторожно свою удочку.
— Конечно. Это всегда проще, и к результату сложнее придраться кому-то заинтересованному в другом развитии событий.
— Но ты готов на кого-то там надавить? — пытливо смотрю на Лютаева.
— Ради кого-то другого, может, и не стал бы. Но я хочу, чтоб моя девочка чувствовала себя спокойно, — он все-таки умудряется меня сгробастать и с силой прижать к себе.
— Ты уверен, что надавить получится. А ты уже так делал? — уточняю я с замиранием сердца, заглядывая ему в глаза.
Лицо Макса мрачнеет:
— Пришлось пару раз поднимать связи ради одного человека, и я об это м очень сильно пожалел. И ему не пошло на пользу, и другим много горя принесло.
Освобождаюсь из объятий.
Можно больше ни о чем не спрашивать. Все и так понятно.
Максу приходит сообщение, и я, пользуясь тем, что он решил его просмотреть, быстро от него отворачиваюсь, чтобы он не увидел боли на моем лице. Наливаю ледяной воды и пью-пью… Надо как-то взять себя в руки.
Лютаев, отрываясь от чтения сообщения в телефоне и покосившись на мясо на разделочной доске, предлагает:
— Карин, а давай, когда я вернусь, мы лучше что-нибудь закажем.
— Почему? — удивляюсь я. — Я нормально готовлю.
На самом деле мне сейчас все равно, что есть. Меня занимают совсем другие мысли и желания. Просто неожиданное предложение Макса выбивает меня из колеи.
— Потому что каждый раз, когда ты что-то готовишь, нарисовывается Раевский.
Вот. Олег. Точно. Надо позвонить Раевскому. Он говорил, что я могу обратиться за помощью к нему.
— Хорошо, — я решаю не спорить. Пусть заказывает, не уверена, что я в состоянии завершить блюдо.
Чтобы позвонить Раевскому мне нужно ускользнуть от всевидящего ока Лютаева. Можно, конечно, позвонить из ванной или туалета, но, если удастся с Олегом договориться, мне все равно понадобится собрать кое-какие вещи.
— Макс, я хочу подняться к себе.
— Зачем? — удивляется он.
— Рыбок покормлю, ноутбук выключу…
— Я могу с тобой сходить, заодно перекроем газ и воду. Ты же все равно у меня останешься, заодно и вещи захватишь.
— Макс, — мнусь я. Мне совершенно не надо, чтобы он поднимался со мной. — У меня там свои женские штучки.
Лютаев скептически поднимает бровь.
Действительно, что это я. Сомневаюсь, что я первая девушка, которая с ним живет. Вряд ли его чем-то можно удивить. Что же делать? Надо все провернуть, не привлекая внимания.
— Я просто стесняюсь.
Я почти в отчаянии.
И вроде ничего плохого Макс не делает, и в другой ситуации я бы только порадовалась такой заботе со стороны своего мужчины, но сейчас я чувствую себя словно в клетке.
— Ну, хорошо, — щадит он мою стыдливость. — Сейчас парни дежурят на первом этаже, но я все равно тебя провожу. А идти обратно — дождись меня. Я сейчас смотаюсь к Гордееву, вернусь и тебя заберу.
Остается кивнуть, такой расклад меня устраивает.
Теперь, главное, чтобы Олег согласился мне помочь. Ну или, если он откажет, чтобы меня озарила новая гениальная идея.
Стараясь не показывать своего желания сбежать, я позволяю Максу меня проводить до квартиры. На пороге он целует меня. И в этом поцелуе для меня смешиваются сладость и горечь. Я еще не знаю, какое решение приму, но оно в любом случае для меня будет непростым.
Оставшись одна, сразу набираю Раевского. Он берет трубку почти мгновенно.
— Слушаю.
— Олег, мне нужна твоя помощь, — выпаливаю я.
— Что у тебя с голосом? Ты там ревешь, что ли? — подозрительно спрашивает он. — Я плохо переношу бабские слезы, так что за утешением — это не ко мне.
— Пока не реву, и мне нужна от тебя помощь посущественнее, чем утешительные слова.
— Ну-ка, ну-ка. Что от меня тебе понадобилось такого, чего не может Лютаев? Или… Ты не хочешь просить его? А может, ему не надо о чем-то знать?
Догадливый, блин.
— Я хочу, чтобы мне помог именно ты.
— Какая интрига, — ворчит Раевский. — Выкладывай. А там я уже решу, помогать или нет.
Что-что, а выкладывать абсолютно все мне совершенно не хочется. Я сейчас не в том состоянии, чтобы выворачивать душу. И так вот-вот начну задыхаться.
— Я хочу спрятаться, и так, чтобы Макс меня не нашел.
— Ты там с дуба рухнула, что ли? — присвистывает Олег. — Не поверю, что он сделал тебе что-то плохое. А если вдруг ты, отдав ему самое ценное, думала, что Макс обязан сразу после этого сделать тебе предложение руки и сердца, а, когда он утречком замуж не позвал, решила его таким способом наказать, то ты — дура.
Несмотря на то, что слинять из-под опеки Лютаева я хочу по совсем другому поводу, полные сарказма слова Раевского меня задевают. Потому что да. Утром в голове у меня рисовались радужные, почти идиллические картинки нашего совместного будущего.
— Дело совсем не в этом. Макс ничего мне не сделал. Я… никого не собираюсь наказывать. Просто я не могу сейчас его видеть. И разговаривать с ним тоже не могу, — голос мой дрожит против воли. Я прекрасно отдаю себе отчет в том, что мои объяснения звучат невразумительно, но подробнее объяснять не стану. — Мне нужно собраться с мыслями.
— Ну так поднимись к себе и собирайся со своими мыслями сколько тебе влезет. За каким хреном прятаться?
— Я не так выразилась, возможно, но я сейчас не могу подбирать слова, ты поможешь или нет? — срываюсь я, чувствуя, как снова подступает паническая атака, вызванная воспоминаниями, наложившимися на болезненную реакцию на участие Макса в деле отца.
Надо успокоиться.
