встретил Нову.
Я выбросил ее из головы, оставил пять долларов на стойке и направился к бильярдным столам, пожимая руки нескольким парням, которых знал по спортзалу и по всему городу.
Музыкальный автомат сегодня вечером играл рок, старую песню, которая была одной из папиных любимых и, которую он часто играл в гараже, пока мы работали. Сегодня вечером было очень шумно, поэтому разговоров было очень мало. Люди практически кричали, когда говорили.
Громко — это хорошо. Громко означало никаких разговоров.
В воздухе раздался стук кия по шару, и ребята пригласили меня сыграть раунд. Один превратился в три, три в пять, и я позаботился о том, чтобы ставить четвертаки, потому что не собирался уступать свое место за столом. Потому что, когда нужно будет уезжать отсюда, придется возвращаться домой, а я не был готов возвращаться домой. Я не был готов узнать, появилась ли Нова или осталась в стороне.
Шум в баре становился все громче и громче, пока к полуночи не стал практически оглушительным. Мое пиво давно закончилось, но другого мне не хотелось. Мое настроение и так балансировало на грани, а напиться — только склонить чашу весов. Я был в том месте, где обычно трахался или дрался.
Долгого и жесткого трахался. Или жестоко и карающе дрался.
В углу, рядом с бильярдным столом, на табурете сидел мужчина лет шестидесяти в ковбойской шляпе.
Когда-то, давным-давно, этот табурет был любимым местом папы. Мы приходили в «Бетси», и он играл одну или две партии в бильярд, затем занимал свое место и проводил остаток вечера, болтая с любым, кто подходил достаточно близко.
Было больно смотреть туда и не видеть его лица. Не видеть его блестящую лысину и длинную белую бороду, заплетенную в косу посередине груди. Слава Богу, у меня были густые волосы мамы. Но я бы отдал каждую прядь за еще один день с отцом.
На меня накатила грусть, и внезапно мне захотелось убраться к чертовой матери из этого бара. Даже если мой дом был пуст, я не хотел быть здесь, в том месте, где его убили.
Так было всегда. Либо я приходил сюда и чувствовал близость с ним. Либо я приходил сюда и ощущал его отсутствие как зияющую дыру в груди.
Бар был полон людей, а я был один.
— Привет, Эмметт. — Знакомый голос донесся до моего слуха, и я обернулся. Тера пробиралась через тела, окружавшие бильярдный стол.
— Привет, Тера. — Она была не той, кого я ожидал увидеть. — Как дела?
— Хорошо. — Она улыбнулась, ее щеки вспыхнули. Затем она повернулась и указала на столик для коктейлей, окруженный четырьмя другими женщинами, только одну я узнал. — Я здесь с другими учителями. Девичник. Это первый раз, когда я выхожу из дома с тех пор, как переехала сюда, и они сказали мне, что я должна побывать в «Бетси».
— А. — Я кивнул. — Где Мэгги?
— Вообще-то, у твоей мамы. Я хотела нанять няню, но она настояла.
— Похоже на маму.
— Она не позволит мне платить ей, не так ли?
Я усмехнулся.
— Нет.
Тера рассмеялась, и ее взгляд смягчился.
— Ну, я, эм… просто хотела поздороваться.
— Рада, что ты это сделала.
— Спокойной ночи, Эмметт.
Я открыл рот, собираясь предложить угостить ее выпивкой, но закрыл его прежде, чем слова успели сорваться с губ. Я позволил ей отвернуться и отойти к столику с ее друзьями.
Если бы я угостил Теру выпивкой, я бы почувствовал себя полным ублюдком за то, что обманул ее. Я не мог — не стал бы — идти туда с ней. Не тогда, когда пара темных глаз преследовала каждую мою мысль.
Даже в давке бара сегодня вечером я чувствовал изысканный аромат Новы. Я слышал ее мелодичный смех и то, как она стонет, когда кончает вокруг моего члена.
С Новой я думал о будущем. Жена. Дети.
Если бы только она тоже этого хотела. Но она не хотела. Она хотела использовать прозвища и держаться на расстоянии. Чем скорее я пойму это, тем лучше.
Мне нужно убираться отсюда.
Я убрал кий и помахал на прощание парням, с которыми играл. Затем повернулся, готовый направиться к двери, и мой взгляд упал на красивое лицо.
Я застыл.
Нова сидела за стойкой, втиснувшись между двумя мужчинами, которые стояли лицом к самой стойке. Но Нова была повернута к залу. Ее длинные ноги были скрещены. В одной руке у нее был мартини. Она поднесла его к губам, медленно отпивая глоток. Ее глаза не отрывались от моих.
Как я мог не заметить, как она вошла?
Я изменил направление, подошел и остановился в шаге от нее. Я стоял там, не говоря ни слова. Что я мог сказать?
— Привет, Туз.
— Эмметт.
— Эмметт, — повторила она.
— Почему тебе так трудно называть меня по имени? — мой голос был едва слышен из-за шума, но она услышала меня, потому что ее глаза расширились.
Она потянулась за спину и отставила мартини в сторону, затем встала и придвинулась ближе.
— Потому что будет плохо, если я привяжусь к тебе.
— Слишком поздно.
Ее рот приоткрылся от вздоха, который я не расслышал.
Я наклонился ближе, так, что мой нос едва не касался ее.
— Слишком, блять, поздно.
Она уставилась на меня, ее глаза искали, но я попал в цель. Она была так же привязана ко мне, как и я к ней.
— Зачем ты пришла сюда?
— Потому что тебя не было дома.
Та боль в моей груди, с которой я боролся весь день, исчезла. Пуф. И исчезла. Она пришла, чтобы найти меня, и облегчение было непреодолимым. Мои плечи поникли. Боже, как я устал. Притворяться безразличным было утомительно.
— Чего ты хочешь от меня, Нова?
Ее лицо вытянулось, та же усталость, которую я чувствовал, отразилась на ее прекрасных чертах.
— Правду.
— Когда я тебе лгал?
— Ты не лгал. — Она приложила руку к моей щеке, ее ногти впились в мою бороду. Затем ее губы прижались к моим, и мир растаял.
Не было музыки. Не было толпы. Не было наливаемых напитков и смеха пьяных посетителей. Были только мы, ее язык скользил по моему, пока я пожирал ее рот, не заботясь ни о чем другом.
Это было все, что у нас было. Что-то в моей голове щелкнуло, и осознание проникло в мои кости. Это было все, что у нас было еще на один месяц.
Еще на один месяц.
Потом мне придется отпустить ее.
