Ознакомительная версия.
– Да, Ниной. А вас Татьяной Семеновной, да?
– Да чего уж – Семеновной… Зови просто тетей Таней. Чай, не чужие мы, чтобы величаться. Ну, проходите в дом, я стол накрыла, пообедаем… Чем богаты, как говорится…
Обед прошел довольно непринужденно, Витина мама оказалась теткой болтливой. Не надо было по крайней мере напрягаться продолжением разговора, вежливо осторожные фразы в себе выискивать. Витя, насытившись мамкиной вкусной едой, встал из-за стола, ушел топить баньку да воды из колодца натаскать – как выяснилось, у мамы с утра «в поясницу вступило».
– Сама хотела с банькой-то к вашему приезду угадать, да вишь, не смогла… – вздохнула мама извинительно, собирая тарелки со стола. – Старость не радость, ой не радость, Ниночка…
– Давайте, я посуду помою, а вы отдохнете? Только расскажите мне, что да как…
– А чего тут рассказывать? Вон кран с холодной водой, вон чан с нагретой… Сначала в чане отмываешь, потом под краном ополаскиваешь. Раньше-то хуже было, пока Витька водопровод в дом не провел. А теперь-то чего, живи да радуйся! Он у меня шибко рукастый, Витька-то. И просить ничего не надо – все сам, все сам… Тем более время свободное появилось, когда из ментовки проклятой ушел. И молодец, правда? Как ты думаешь?
– Ой, я не знаю…
– А чего тут не знать-то? Конечно, молодец! Сразу учуял, что нынче в ментовке шибко далеко не пробьешься, когда всякие строгости завели… Сплошная нервотрепка с этими строгостями! Чуть что – и под зад коленом, да еще и с волчьим билетом в придачу. Хотя, опять же, зарплата… Но всех денег ведь не заработаешь, правда, Ниночка?
– Правда, тетя Таня. А где у вас моющее средство для посуды?
– Да не держу я, баловство это… Вон, мыльцем, если хочешь… Нет, Витька правильно решил, я считаю. Чем на государственную зарплату зариться, лучше самому… Он сызмальства такой был – шибко самостоятельный в решениях! Справный мужик получился, повезло тебе, будешь за ним как за каменной стеной. Ты ведь у него, считай, первая…
– В смысле? – обернулась Нина испуганно, чуть не выронив тарелку из руки. – В каком смысле я первая, не поняла?
– Так в каком смысле, в обыкновенном… Ну не в том, конечно, что он евнухом до тебя жил! Просто у него и девок-то по-серьезному не было. Все говорил – я свою единственную жду, мам… Помню, мне еще крестная Витькина говорила, царствие ей небесное… Где ж та девка, мол, которая ногами к богу спит да об этом пока не знает?
– И где? – спросила Нина рассеянно, окуная тарелку в горячую воду.
– Так ты и есть та самая девка. Не поняла, что ль? Мне Витька по телефону так и сказал – невесту, мама, везу… Когда свадьбу-то наметили? Лучше бы на конец лета, на август, там уже и овоща будет всякого полно, и солений-варений…
– Да мы как-то… Еще не решали ничего, знаете…
– Ну, так решайте быстрее. Свадьба – оно дело такое, с бухты-барахты не провернешь. О, а вот и Витька идет… – произнесла она с любовью, глянув в окно. – Какой он у меня все-таки справный, ладненький весь… Ну, хозяйничайте тут, а я пойду, прилягу, не буду под ногами болтаться.
Ушла, держась за поясницу и постанывая.
– Что, заговорила тебя мамка, да? – вскоре заглянул на кухню Витя.
– Да ничего, терпимо. Только, Вить… Она ведь уже о свадьбе толкует…
– Да ладно, не обращай внимания. Я понял, что мы не торопимся. Да и зачем торопиться, правда? Наше от нас никуда не уйдет… Я подожду, когда ты сама…
– Что – я сама?
– Ну, отмашку мне дашь. Мы же так вроде с тобой договорились?
– Да, так.
– Ну и ладно. Пойдем, я тебе дом покажу, участок… Двадцать две сотки, представляешь? Целая усадьба!
– Пойдем…
На участке задорно пахло оттаявшей весенней землей и навозом. Ветер приносил со стороны сарая еще и запах свежеструганых досок, и вся эта какофония должна была взывать как минимум к душевному оптимизму. У Вити, например, точно взывала. Широко по-крестьянски расставив ноги, Витя оглядывал свои владения, потом сплюнул некрасиво сквозь зубы, проговорил, как показалось Нине, немного злобно:
– Работы, блин… Надо пахать и пахать… Когда, спрашивается?
* * *
Так и пошло с начала мая – каждые выходные Витя уезжал в Сидельниково. Все время звал Нину с собой, и приходилось выдумывать какие-нибудь обстоятельства под лозунгом – прости-прости, никак не получается… Я бы очень хотела, но…
Нет, не боялась она полевых работ. И мама у Вити была милейшая, добрейшая женщина. Просто Нина вдруг полюбила выходные проводить в абсолютном одиночестве. Ничего не делала, бродила по жалкому пространству съемной квартиры, отпускала себя из состояния странного напряжения, накопившегося за неделю. И задавала себе вопросы – откуда оно взялось, это напряжение? Может, Витя ее раздражает, и надо прекратить все, пока не поздно? И отвечала сама себе – ведь нет… Нормально ей с Витей, надежно, тепло, вполне приемлемо. Да, любви к нему нет, конечно. Но, может, ее больше никогда и не будет? Может, весь ресурс на любовь Никита вычерпал, и что ж теперь, вообще от женской жизни отказаться? Да назло Никите и не надо отказываться! Ничего, еще и любовь к Вите проснется, надо лишь подождать немного… Ну, еще чуть-чуть…
Да. Любовь-морковь, редька с хреном. И ну ее, эту любовь, вообще…
Звонок в дверь прозвенел ранним воскресным вечером, короткий, тревожный. Нина вздрогнула – кто? Вите еще наверняка рано… Он обещал после десяти приехать. Подошла к двери на цыпочках, заглянула в глазок, и сердце обмерло…
Никита. Руки затряслись, никак не получалось повернуть рычажок замка. Кроме нахлынувшего волнения, ударило по сердцу еще что-то беспокойное, похожее на предчувствие беды…
Распахнула дверь, в первую секунду с жадностью оглядела его всего, беспокойным жестом отбросив назад свесившиеся на лицо волосы. Потом произнесла хрипло:
– Чего тебе? Зачем ты пришел? Забыл что-нибудь?
– Можно, я пройду, Нин? Дай мне воды… Очень пить хочется.
Голос больной, вымученный какой-то. И выглядит ужасно плохо. Бледный, небритый, под глазами круги…
На кухне вяло опустился на табурет. Нина поставила перед ним стакан с водой, Никита схватил, принялся пить с жадностью. Край стакана звякнул о зубы, вода расплескалась. Подавился, захлебнулся, закашлялся натужно…
– Никит, что-нибудь случилось, да? Ты… Ты сам на себя не похож…
– Да, Нин, случилось. У меня мама умерла.
На секунду Нине показалось, будто чья-то жесткая рука схватила ее за горло. Звук на вдохе получился сначала сипло надорванным, потом дошел до верхней визгливой ноты, застыл… И пошел вниз, и даже удалось на выдохе вытолкнуть из горла хрипло отчаянное:
– Когда?! Когда это случилось, Никита?
– Давно. Еще в начале апреля. А какое сегодня число, Нин?
Ознакомительная версия.
