Алла не знала, то ли радоваться комплименту, то ли возмущаться циничным пророчеством. Она забрала мужа домой на третий день и со всем пылом женщины, осознающей свой брачный долг, принялась выхаживать Витю. Даже взяла отпуск в спортшколе, где после перестроечного упадка все наладилось с появлением детей нуворишей.
Вернувшись однажды с пробежки, Алла присела передохнуть на скамейке у подъезда. Окна их с Витей квартиры, что располагалась на первом этаже, были открыты. Ларс давно умер от старости, и больше животных в доме она не хотела (слишком уж больно расставаться), пока прошлой весной не подобрала на мусорке исхудалую трехцветную кошку с обрубленным хвостом и гноящимися глазами. Теперь эта мохнатая бестия разлеглась на подоконнике, свесив на улицу заднюю ногу, подергивая кончиком хвоста и поглядывая на хозяйку свысока.
Подставлять потную спину прохладному ветерку было не лучшей идеей, но Алла слышала высокий и напористый голос Капитолины Аркадьевны, доносящийся из кухонного окна: Рина завезла мать погостить. Так что домой не особенно хотелось. Еще минутку, решила Алла.
– И сколько ты еще будешь тянуть? – донесся до нее вопрос Капитолины Аркадьевны. Несмотря на преклонный возраст, женщина превосходно себя чувствовала, хотя и тщательно это скрывала. – Сколько можно ее мурыжить?
– Мам. Ты же понимаешь, как все непросто… – промямлил Витя.
– Витюхин, у тебя всегда все непросто! – хохотнула Рина.
Алла услышала, как звякнуло стекло – наверняка Рина привезла с собой бутылку полусладкого молдавского. Прикончит ее в одиночку, как всегда.
Витя в ответ буркнул:
– Зато у тебя все просто!
– А чего усложнять? Включи мозг хоть раз. Или тебе напомнить?
Тут Капитолина Аркадьевна перехватила инициативу:
– А ты не думал, что чуть не умер? Это ведь знак переменить свою жизнь.
Витя вздохнул:
– Не преувеличивай. Это знак, что у меня проблемы со здоровьем.
– Вот именно. Такие сигналы должны быть расценены человеком как указание задуматься и решиться… Тем более что первый, второй и бог знает какой шаг ты уже сделал. Тут и решать ничего не надо, и так все ясно как день. Надо только ей сказать, да и дело с концом. Не хочу никого принижать, но ты и так довольно натерпелся. Всю жизнь посвятил этой женщине. По собственной воле отказался от детей, а для мужчины это сродни подвигу. Все эти годы я молчала и думала только о том, какая доля выпала моему единственному сыночку…
– Мам. Но ведь я не специально…
– Вот и я говорю. Ты знал, на что шел, и сорок лет это стоически выдержал. И ведь ради чего? Великой любви? Как мы все помним, вопрос отцовства тогда стоял довольно остро. Так что великая любовь… прямо скажем, сомнительна.
Витя хотел что-то сказать, но потом махнул рукой и открыл кран, чтобы наполнить чайник.
Алла опомнилась уже на бегу, в парке. Кровь бушевала в черепе и заливала свинцом грудь. Перед глазами стоял Витя. Молчащий, махнувший рукой. Он никогда не мог заступиться за нее перед матерью, ни тогда, ни сейчас. А ведь прошла целая жизнь. От горькой обиды Алла побежала быстрее.
Только возвращаясь домой под вечер, не чуя под собой земли от усталости, она осознала, что после первой пробежки сделала почти марафон, сама того не планируя. А еще – что так и не уяснила, к чему подталкивали Витю. Она готовилась вернуться и серьезно поговорить с мужем: о том домысле, который, оказывается, был прекрасно знаком Капитолине Аркадьевне. И о Витином не-заступничестве. В конце концов, Алла заслужила хотя бы уважение. Ведь ее едва ли можно было хоть в чем-то упрекнуть за годы долгого брака. Про себя она уже выстраивала разговор, собиралась припомнить и настойчивые ухаживания мужчин, оставшиеся без ее благосклонности, и ту давнюю историю, трагическую глупость, юношескую несмышленость и трусость, оставившую их без детей. Половина вины все-таки ведь лежит на Вите. Черт, пусть же он наконец признает это! Пусть они поговорят откровенно, хоть этого разговора и пришлось ждать без малого четыре десятка лет…
Квартира встретила прохладой и сумерками.
– Вить, я дома! – Голос Аллы отозвался звонко, и она тут же ощутила, что в квартире нет людей. Кошка вышла в коридор и потерлась гнутой спиной о косяк.
Сначала Алла испугалась, что сестра и мать довели Витю до еще одного приступа. Но аптечка оставалась на месте, нетронутая, неразоренная. Тогда Алла прошлась по комнатам, заглянула в ванную и в изнеможении догадки вдруг присела на край чугунной чаши. В стаканчике из матового стекла стояла только ее зубная щетка. С полочки исчез бритвенный набор, старый помазок с рыжей щетиной, банка пены, мочалка из лыка. В прихожей не было мужниных тапочек. Уже сообразив, к чему готовиться, Алла все же вернулась в комнату и распахнула шкаф. Так и есть – Витина половина полок и плечиков пустовала. Чемодана в углу за шторой тоже не было. Надо же, как в кино. Насмотрелся.
Алла засмеялась. Она никак не могла остановиться, до того вопиющей и забавной показалась эта ситуация. Неужели свекровь и сестра уговорили ее мужа уйти? Вот несуразица. И ведь даже записки не оставил, не говоря уж о том, чтобы в глаза озвучить решение. И это после стольких лет. Вот умора. Ну Витька, ну выдал на старости лет!..
От смеха у нее кололо в боку.
Через несколько дней Алла все же выяснила подробности. Да никто и не скрывал особенно. Новая женщина Вити, Оля, давно уже общалась с его знакомыми и родственниками, так что Алла чудом пребывала в неведении. Остается только воображать, с каким самозабвением эта история обсуждалась и мусолилась всем районом.
Ольге исполнилось тридцать два. И полгода назад у нее родился сынишка. От Вити.
Узнав только это, главное, Алла запретила себе допытываться до частностей. В те дни она действовала настолько рационально, будто ее инстинкт самосохранения в содружестве с психикой выработали красный протокол «угроза жизни».
Она сменила замки входной двери и номер телефона. Сложила в пакеты и вынесла к мусорным бакам все Витины вещи, которые не понадобились ему в течение двух недель. В дорогом новомодном салоне на улице Фурье она приказала парикмахеру отстричь ей косу и соорудить что-нибудь легкое и стильное. Результатом вышла асимметричная растрепанная стрижка, омолодившая ее лет на десять.
– Стоило ли всю жизнь мучиться с длинными волосами? Какая же глупость! – воскликнула она, поворачиваясь то так, то эдак перед зеркалом и поправляя прическу. Кончики приятно пружинили.
Обручальное кольцо Алла отнесла в ломбард, а на полученные деньги сделала маникюр и педикюр.
Все ее слабости безжалостно отслеживались и отменялись: вместо слез сожаления субботним вечером – отжимания от пола, вместо пролистывания семейного альбома – пятьдесят приседаний. И какао без сахара, ведь шоколад подстегивает серотонин, гормон радости… И бананы, в них много калия. А в пятницу бокал красного сухого и можно идти в кино.
