— Я ее знаю всю жизнь. Вот ты уедешь, а мне с ними оставаться. Может, ты останешься?
Я только хмыкнула в ответ. Мы подошли к дому, поднялись на четвертый этаж. Я валилась с ног.
— Давай, оставим до завтра все важные решения? Вот поговорю с Сережей, там видно будет.
Ленкин Керубино являл из себя веселого, простоватого на вид, но далеко не глупого парня. Его живость и обаяние искупали нехватку передних зубов и раннюю заматерелость. Сережа пришел с вином и конфетами, церемонно представился. Ленка вся лучилась и порхала по кухне, угощая нас. Моторин оказался еще и начитанным, цитировал Мандельштама, ссылался на Достоевского. Вряд ли специально готовился, чтобы произвести впечатление на старшую сестру возлюбленной. Разговор получился содержательным, хотя мы старательно обходили основную тему — их с Ленкой взаимоотношения.
Я высказала свои соображения относительно сектантов, которые распространились по провинции. Наш поселок возник в годы советской власти с определенной функцией — как крупный железнодорожный узел. Конечно, ни о какой церкви не могло быть и речи. Здесь живут замечательные люди, но они гибнут в бездуховности, особенно после крушения всех прежних идеалов. Сектанты это чуют за версту. Они умело пользуются бессознательной тоской и стремлением к одухотворенной жизни, наживаются на способности русских людей отречься от всего материального во имя высшего.
Сережа горячо поддержал меня. Надо строить церковь, да хотя бы часовню, ведь здесь на многие километры в округе нет ни единого православного храма. Разве что в Чите.
— Почему православная церковь не обратит свои взоры на огромные просторы Забайкалья? — возмущался Сергей, впадая в патетику, — Ну, Бурятия, понятно: у них свой Будда. Они-то как раз настроили своих храмов. А русским что делать?
Провинция спивается — это была следующая тема для животрепещущего разговора. Конечно, пили всегда, но так, как сейчас! И разбоя такого старожилы не припомнят, и бессовестности, и воровства. Все это, на мой взгляд, напрямую связано с отсутствием Бога. Впрочем, сделали мы вывод, благодатная почва есть, люди еще не совсем продались и спились. Надежда остается. Ведь это общая беда, в масштабах страны.
— Страшно только за молодое поколение, — сетовал двадцатичетырехлетний мудрец. — У них нет тормозов и никакого представления о нравственности.
Я позволила себе не согласиться с этим, имея в виду своих племянников, да и студентов, с которыми работаю.
— Все зависит от того, какое воспитание им дадут в семье, какой пример они видят перед глазами. Это все старо, как мир.
И еще один важный момент сегодняшней жизни в поселке мы непременно обсудили: засилье чеченцев. Все торговые точки им принадлежат, милиция куплена, местные работают на них, а деньги идут мировому терроризму. Сережа поведал давнюю историю про соседей-могочинцев, которые отстояли свою независимость и прогнали чеченцев в свое время. Но в Могоче рудники, там все серьезно.
— Надо поднимать провинцию, — сделал вывод новоявленный политик. — Пока провинция не поднимется, страна не сможет восстановить ни экономику, ни промышленность. И Москва это скоро поймет, вот увидите!
Слушая Сережу с симпатией и вниманием, я вдруг вспомнила из Достоевского: "О чем говорят русские мальчики в трактирах?" Нет, все не так уж сумрачно вблизи. Я взглянула на притихшую Ленку и улыбнулась. Она слушала нас с прилежностью школьницы и подливала чай. Время от времени бросала лукавые взгляды на Сергея. Несмотря на значительную разницу в возрасте, очевидно было, что лидер в их отношениях Сережа. Он здесь мужчина.
Проводив его до двери и пообещав не затягивать с ответом на ребром поставленный вопрос, Ленка вернулась ко мне. В ее голосе звучала надежда:
— Ну, как?
— Симпатичный. Но ведь у него ребенок, семья…
— Что же делать?
— Будем думать. Понимаешь, если он уйдет из дома к тебе, скандалы вам обеспечены до конца жизни. И, конечно, виноватой будешь ты. Надо что-то придумать…
Во мне боролись противоречивые чувства. С одной стороны, семья для меня незыблемая ценность. Да, время, которое мы переживаем, не способствует укреплению семьи. С этого и началось крушение всего государства. Моя семья, например, попала под удар. Можно говорить, что это частный случай, но из частностей складывается целое. Крепость семьи свидетельствует о крепости государства, я не открываю Америку.
С другой стороны. Сестра моя рано лишилась мужа, она такая женственная, мягкая, хозяйственная. Кому, как не ей быть счастливой в браке? Опыт с Сашей ей дался нелегко. Каждой женщине нужна тихая пристань, уютное семейное гнездышко. Однако придется разрушить чужое гнездо. Есть ли у нас на это право?
И с третье стороны. А есть ли что разрушать? По словам Лены, Сережа изначально совершил ошибку, переспав с Наташкой. Она залетела сознательно, а потом предъявила свои права. Можно, конечно, поставить под сомнение этот факт, мы свечку не держали. Однако очевидно, что брак давно дал трещину, его фактически не существует. Сергей был давно влюблен в Ленку, еще до Наташки. Но тогда это было совершенно безнадежно. Теперь путь открыт, дело за малым: развестись.
В душе я против разводов и не очень-то верю в их действенность. Если человек долгое время жил в браке, эти узы уже не порвать, даже принудительно. На моей памяти нет положительных примеров, чтобы человек после развода обрел счастье в новом браке. Но в этой истории есть плюс: Сергей недолго прожил с женой, да и эти два года не назовешь благополучными. Еще, Наташа почему-то не вызывает сочувствия, несмотря на развитое у меня чувство женской солидарности. Очевидно, ее поведение противоречит человеческому достоинству. Но она мать, за ней несомненное право материнства. Вот и тупик. Хотя почему тупик? Ребенка-то Сергей не бросит. Может, для малыша будет полезнее видеть отца в совсем иной среде, чем привычная, алкоголическая, я имею в виду родителей Наташи?
Я напряженно размышляю весь день. Сестра ждет моего решения. Что за комиссия, Создатель! Сходила к маме, исподволь завела разговор о Ленке и Сергее, чтобы узнать ее мнение. Мама смотрит на все скептически, тоже боится скандалов. С ужасом говорит о семье, в которой живет Сергей. Все это несколько укрепило меня в решении помочь Ленке.
От мамы я зашла на вокзал, узнать по поводу билетов на Москву. Результат тот же: рано. Не понимаю, как люди уезжают отсюда, если нужен проходящий поезд? Припомнила, как в последний раз, десять лет назад, когда я приезжала на похороны отца, меня отправлял один пылкий поклонник. Приятель Ленкиного мужа, женатый мужик, пристал ко мне, как банный лист. Ходил буквально по пятам, уговаривал остаться с ним.
