— А я все-таки даже сейчас медленно соображаю, не лучше, чем в четырнадцать. Хоть бы цветы по пути купил, или сладости какие-нибудь, — заметил парень сокрушенно. — Но уж в следующий раз непременно принесу.
Тут он еще больше замялся и добавил:
— Прости, я сегодня что-то все время невпопад говорю...
Налия посмотрела на Айвара с улыбкой, поняв, что его смутило в собственных словах. Она потерлась щекой о его плечо и сказала:
— Да что ты, Айвар, приходи сюда когда захочешь, а лучше вообще оставайся. Зря я, что ли, тебя так долго ждала?
— Ты же меня знала не таким, как сейчас. Я, если честно, не был уверен, что в нынешнем виде так же буду тебе нравиться.
— Могу тебя заверить: хоть ты и подрос, душа у тебя все та же, слишком ранимая для моего женского эгоизма. А ведь ты потрясающий мужчина, шикарный... Я бы даже сказала — благодатный. Такие в природе едва встречаются, и обращаться с ними надо соответственно. Вряд ли я заслуживаю того, чтобы ты так на меня смотрел.
Она испытующе поглядела на Айвара, но он понял ее слова и спокойно сказал:
— А может быть, я именно этого и хочу? Знаешь, есть у Гумилева такие ранние стихи — «Ягуар», «Маскарад», «Поединок»... Цитировать я их сейчас не буду, чтобы не выглядеть банальным, но там говорится о том, что поклонение единственной в своем роде прекрасной женщине, полная самоотдача ради одного ее взгляда — а больше порой ничего, — это высшая степень блаженства. Правда, ей еще надо побороться за то, чтобы мужчина счел ее такой, завоевать силой, красотой, колдовством. Ну, если хочешь, можно это назвать сумасшедшей концентрацией химических процессов в крови, исходящих от нервной системы. Я же все-таки медик, хоть и среднего звена, так что мне близки оба представления.
— Знаешь, не лучший образец для подражания, Айвар, тем более что у меня любимое стихотворение этого поэта — «Гиена», а там, если ты помнишь, речь идет о «преступной, но пленительной царице». Именно она для меня всегда была эталоном, а не диснеевские и даже не британские принцессы. Ужасно, да?
Они вели этот необычный разговор, между делом не забывая о гренках с медом и корицей, которые запивали густым маслянистым кофе.
— Так что жизнь нельзя так низко ценить, — добавила Налия серьезно, — на свете есть много хорошего, кроме того, чтобы покоряться языческому божеству за красивые ноги.
— Понятно, но я с жизнью и не собираюсь расставаться, ты не думай, — усмехнулся Айвар. — Зачем, если при жизни для своего «божества» можно сделать гораздо больше? Счастье ведь складывается из малых радостей, хоть из тех же цветов или конфет, кто бы ни говорил, что это давно устарело. Вот представь себе, я до сих пор помню, что тебе больше всего нравилось в России.
— Ну да, хоть я и была мажоркой, но любила все, что продавалось в уличных палатках, особенно смешные леденцы в форме петушка. Для меня и сейчас лучший подарок — это впечатления и секреты, все остальное я могу себе сама купить. Только слушай, я как-то не понимаю: про цветы, конфеты и прочие радости для меня ты все сказал, а я-то для тебя что буду делать? Ты взамен разве ничего не хочешь получить?
Айвар удивленно посмотрел на нее, теребя пальцами свою густую шевелюру, и сказал:
— Налия, я чужие обязанности не считаю, такое говорить можно только за себя. Мне хватает того, что ты есть, и чтобы тебе было хорошо. Я, конечно, рад, что у тебя скромные и милые запросы, но насчет самоотдачи вполне искренне говорю, можешь поверить.
Налия бросила на него быстрый взгляд.
— Насчет самоотдачи в физическом смысле — верю, что уж там... Но что-то ты наверняка оставишь за собой, Айвар, иначе это уже будешь не ты.
Айвар ответил после паузы:
— Ну, как говорят в России, поживем — увидим. Но вообще в духовном, так сказать, смысле я действительно привык быть своим собственным. Думаю, тебе об этом следует знать.
— Я знаю, — тихо сказала Налия.
Она взяла его за руку, и ему показалось, что на ее темных щеках неведомым образом выступил румянец.
— Поэтому сейчас и хочу тебя больше чем всегда...
— Правда? В смысле — прямо сейчас? — почему-то спросил он, чувствуя, что по его телу от этого прикосновения пробежала болезненная дрожь.
«Господи, да что это, зачем я это говорю?» — пронеслось в мыслях. Но времени на то, чтобы вдуматься, уже не нашлось. Айвар стремительно подхватил ее, уложил на ворох нарядно расшитых подушек, рассыпанных на полу у самого окна, и мастерски закинул ее ноги себе на плечи. Налия нисколько не смутилась от этого почти дикого порыва, в отличие от самого Айвара, который забыл о предохранении и вместо того, чтобы растянуть удовольствие им обоим, вынужден был оторваться от нее раньше желанного момента. От острой смеси наслаждения и досады он с трудом удержался, чтобы не застонать. Это усилие далось с болью в груди, и Айвар даже укусил себя за кисть.
Девушка заметила это и тихо заговорила с изумлением и жалостью, гладя его по плечам:
— Зачем ты себя мучаешь, Айвар? Кричи, если так хочется, это нормально, это хорошо, этого не надо стыдиться. Прокричись наконец, или даже проплачься, — я с тобой, я вижу, как тебе это сейчас необходимо...
Но он промолчал, до тех пор, пока она не прижалась к нему, благодарно целуя его губы и щеки. Тут накопившиеся и оледеневшие внутри от душевного напряжения слезы наконец пролились из его глаз, унося с собой соль многолетней тоски и снимая все внутренние запреты на чувства.
5.Одержимость
С этого момента жизнь Айвара расцвела совсем новыми красками. Всю неделю после первого свидания они с Налией то и дело перезванивались, особенно по вечерам, и делились впечатлениями о том, что происходило вокруг, даже если речь шла о каких-нибудь уличных торговцах или музыкантах. А перед следующими выходными, когда Айвар уже вернулся с работы в свою съемную квартиру и собирался немного прибраться, в дверь неожиданно постучали. С удивлением он увидел на пороге Налию, одетую в простой спортивный джемпер и джинсы. В руках у нее была объемная сумка.
— Привет! — беззаботно сказала девушка. — Знаешь, а мне тут захотелось блинов напечь. Как у тебя здесь с плитой?
— Привет, Налия. Блины, конечно, дело хорошее, но я что-то не понял: а у себя дома ты не можешь? И кстати, я вроде не говорил, где живу.
— Ну, у меня есть источники, — невозмутимо ответила Налия и, воспользовавшись его заминкой, вошла внутрь. — И кто же ест блины в одиночестве? Это даже как-то неприлично! Тебе как больше нравится? У меня тут все с собой: и икра, и рыба, и варенье — я сразу два захватила, вишневое и яблочное...
— Яблочное варенье в Африке? — удивился Айвар, даже забыв о странности ее визита. — Этого я точно тут давно не пробовал! От тебя скорее стоило ожидать какого-нибудь дуриана или драконьего глаза.
Девушка, распаковывая продукты, засмеялась:
— Скажешь тоже, Айвар! Ты просто не видел, как на это варенье набрасываются ребята из подшефных школ. Они его называют «золотым». Вот я специально для них его и привожу из России. На всякие драконьи глаза они, может быть, и смотреть не станут!
За разговорами Айвар и не заметил, как Налия умело напекла блинов на электроплитке и накрыла маленький столик. Его жилье показалось ей очень уютным, хоть и скромным. Квартира располагалась на последнем этаже довольно высокого для Аддис-Абебы бетонного здания и состояла из крошечной кухни и комнатки мансардного типа. Под скошенным потолком было большое окно, из которого виднелась одна из самых оживленных улиц, и по ней сновали машины, а вдалеке сияли огни гостиниц и купола церквей.
С собой, как выяснилось, Налия принесла еще и пару расписных бокалов в подарок и поставила их на стол, который выглядел уже совсем по-праздничному.
— У меня здесь только сок и медовая вода, — заметил Айвар, доставая бутылки. — И все-таки объясни, Налия, почему именно блины? Если это предел твоих кулинарных способностей, то проще было бы заказать еду из ресторана.
