ведь не сказала правду. А она мне нужна. Мне нужно знать, в каком направлении работать над собой… Спасибо тебе за всю твою заботу и прости, что так напугал напоследок. Будь счастлива с юристом, ты заслуживаешь этого. Надеюсь, он не обидит тебя. Но если хочешь знать моё мнение — твой единственный щит, как и любой христианки, — целомудрие. Если ты не нарушишь его ради страсти, то всё у тебя будет хорошо, с ним или с кем-то другим. Ещё раз прости, что поучаю. Это, конечно, самонадеянно… Прощай»
Лидия рассказала о нём Вадиму, но он отнёсся к Никитиному покаянию скептически. Посоветовал не терять бдительности и не поддаваться на провокации.
С Алисой всё вышло ещё лучше: она внезапно полностью смирилась с выбором отца и не выказывала Лидии ни малейшего недружелюбия. Правда, балет всё-таки бросила и пошла на другие танцы.
Через два месяца произошло счастливое событие: Лидия и Вадим сочетались законным браком в ЗАГСе и отметили это в ресторане узким кругом близких родственников и друзей. Затем Лидия начала готовить своего мужа к венчанию. Он был крещён в детстве, но о православной вере почти ничего не знал. Они читали Евангелие, молились вместе (точнее, молилась Лидия, а Вадим только слушал), ходили в храм…
А вечером накануне бракосочетания в кабинете Вадима был подписан контракт. Он содержал всего один пункт: «Вступающие в брак обязуются никогда не разводиться».
Эпилог. Два года спустя
— Алис, ну куда ты его так кутаешь? На улице плюс десять! — причитала Лидия, раздевая своего маленького сынишку, цокая языком.
Сняла с него ватные штаны и зимнюю куртку, натянула спортивные с начёсом и лёгкое пальтишко.
— Десять градусов, десять градусов… — проворчала Алиса. — Там ветер, знаешь какой? И сырость промозглая.
— Детям полезно закаливание, — возразила Лидия наставительным тоном, — а перегрев — вреден.
— Бабушка говорит, это всё новомодные глупости. Ребёнок маленький, он не может сам себя обогревать. А Лёва ещё постоянно лезет то в воду, то в грязь, вечно руки по локоть мокрые, и ноги по колено… — Алиса начала эту фразу строгим непримиримым тоном, но потом её маленький братик начал лопотать на своём карапузовском языке, имитируя её ворчание, и она, как всегда, растаяла — принялась сюсюкать и ворковать: — Да, Лев Вадимович? Кто через пятнадцать минут будет уже весь мокрый и чумазый?
— Ляля, — ответил озорной мальчишка и ткнул крошечным пухлым пальчиком во взрослую пятнадцатилетнюю сестру.
— Ах ты, врунишка! — запищала та ещё умилённее. — Это я-то чумазая? Я? — она обхватила его двумя руками и принялась тискать, одновременно щекоча и фыркая ему в тёплую мягкую белую шейку, отогнув край шапки-шлема.
Лёва счастливо верещал, хохотал и дрыгал ногами.
— Ну всё, идите, — замахала на них руками Лидия, — а то он у тебя уже через пять минут весь мокрый будет, от пота.
Алиса схватила куртку и, взяв братика на руки, выбежала за дверь без шапки. Ну конечно, она-то может себя обогревать, строптивица…
Лидия вернулась в гостиную и пристроилась на диване к мужу, читавшему что-то в телефоне. Положила голову ему на плечо, он обнял её за талию.
— Просто невероятно, как она изменилась, — пробормотала Лидия. — Когда мы только познакомились, Алиса говорила, что собирается всю жизнь оставаться одинокой старой девой, которая только работает и путешествует. Через год, когда у нас родился Лёва, она сказала, что, может быть, когда она вдоволь насладится свободой, то родит одного ребёночка — для себя. А позавчера я подслушала в детской — Алиса обещала Лёве, что как только закончит институт, то выйдет замуж и нарожает ему целую кучу племянников и племянниц. Представляешь? — неожиданно для самой себя, Лидия немного прослезилась.
Вадим посмотрел на неё с улыбкой.
— Я же говорил, если кто и способен перевоспитать её, то только ты. — Он прижался губами к виску жены.
— Да я-то тут причём? Это всё Лёва…
— Во-первых, Лёва не сам по себе родился. А во-вторых, думаешь, на неё не влияет то, как ты сама воспринимаешь материнство? Как ты заботишься обо всех нас, как любишь сына и Алиску…
— Но это не требует никакого труда! Ты посмотри на них, они же… созданы для того, чтобы их любить.
— Ну, или ты создана, чтобы любить нас. Уж я-то знаю: на самом деле, это не такой простой труд.
***
— Привет, Алис.
Алиса покосилась на высокого лохматого парня, перепрыгнувшего через забор детской площадки, и тут же вернула взгляд к братику. Буркнула хмуро:
— Привет, Дима.
Он медленно подошёл ближе.
— Как дела? Чем занимаешься?
Алиса скептически приподняла бровь:
— С братом гуляю.
— Аа.
Гений подката…
Алиса пошла с Лёвой на горку, Дима последовал за ними.
— Чё, может, вечером погулять сходим на набережную? Там один мой кент со своей командой будут крутить брейк. Ты же танцами занимаешься, тебе, наверное, интересно будет…
Алиса вздохнула. Вообще-то да, ей было интересно. Хотя она, конечно, вовсе не брейк-дансом занималась, но искренне восхищалась теми, кто может выдавать акробатические трюки на такой скорости. Вот только — если бы её туда пригласил Тимофей, а не Дима…
С Тимофеем она познакомилась в храме, когда Лидия уговорила её походить вольной слушательницей на занятия старшей группы воскресной школы по Закону Божию. Тимофей там был главным отличником, хотя это и не сразу заметно: сидит себе тихонько и только внимательно так на преподавателя смотрит, никуда не отвлекается… Выглядел Тимофей приметно: высокий, широкоплечий, но какой-то зажатый. Всегда в рубашке, застёгнутой на все пуговицы, всегда молчалив и серьёзен. Как будто у него улыбки на всю жизнь вперёд рассчитаны и лишней потратить нельзя.
Однажды Алиса села с Тимофеем, потому что других свободных мест не нашлось, и услышала, как он шёпотом проговаривает все правильные ответы — слово в слово, как учитель.
— Почему ты вслух не скажешь? — спросила она юношу.
— Зачем? — хмыкнул он. — Я знаю ответ, и отец Андрей знает, что я знаю. А перед другими хвастаться — это грех. Гордость
