99,9 процентах случаев она делала вид, что меня не существует. — Сказала мне, что никогда не хотела, чтобы я женилась на тебе. Что сколько бы денег ни предлагала твоя семья, она не смогла бы пойти на это, зная, что я буду недовольна.
Кензо бросает на меня скептический взгляд. Я закатываю глаза.
— Да, шок, я знаю. На минуту я подумала, что ее тело похитили.
Прочистив горло, я вспоминаю то время и пытаюсь вспомнить некоторые детали.
— Она сказала, что у нового окружного прокурора против тебя есть дело, и он хочет помочь мне сбежать. Он дал бы мне новую личность, и это было бы так, как будто Эвелин ЛаМонтань никогда не существовало. Я выросла в этом обществе и знала, что ничто не обходится без платы, но он никогда не давал мне ее. До дня свадьбы, сразу после того, как я побежала…
Сглатывая подступающие к горлу рыдания, я поднимаю руки, чтобы закрыть лицо. Однако Кензо не позволяет мне спрятаться. Он хватает меня за запястья, оттягивая мои руки назад в стороны, и прижимает мое лицо к своему. Его лоб касается моего, и он смотрит прямо мне в глаза.
— Все в порядке, — шепчет он, лаская большими пальцами мои щеки. — Я понял тебя. Ты в безопасности.
Но я не могу быть. Не тогда, когда единственной причиной, по которой он женился на мне, была месть. Моя мать убила его брата, и я расплачиваюсь за это. Это несправедливо. Но когда он держит меня вот так, глядя мне в глаза, я чувствую, что ему не все равно. Действительно заботится.
Я никогда не буду любить тебя.
Когда-то эти слова меня так разозлили, но сейчас я чувствую только глубокую меланхолическую печаль по поводу того, чего я всегда хотела, но никогда не получу. Конечно, он никогда не полюбит меня. Я ежедневно напоминаю о его утрате. Даже если он был еще ребенком, Харуто был его семьей.
— Мы должны были встретиться в назначенное время, но я пришла раньше, — говорю я дрожащим голосом. — Это было на верфи недалеко от церкви. Они меня сначала не заметили. Они ждали меня не раньше, чем через час, — я делаю паузу, когда болезненные воспоминания выходят на поверхность. — Они загружали женщин в грузовик. Большинство из них были избиты и обнажены. Более половины из них были моложе меня. Я нырнула за контейнер, чтобы никто из них меня не увидел. Мне просто нужно было дождаться подходящего момента, чтобы уйти. Тогда они никогда не узнают, что я была там.
— Они тебя не видели?
Я качаю головой, слеза скатывается по моей щеке.
— Сантьяго был там, гулял с женщиной, которую я не смогла как следует разглядеть. Они смеялись над тем, что подставили меня. Моя мать на самом деле пыталась меня спасти. Она думала, что Альварес — какой-то белый рыцарь, который хотел помочь, но он только что планировал продать меня. Они это планировали.
— Что?
— Женщина и Альварес, — говорю я ему. — Она заплатила ему, чтобы он заманил меня на верфь. Сказала, что может оставить себе любую прибыль, которую заработал на мне. Он сказал ей, что у него уже есть кто-то в очереди. Кто-то, кто заставит меня заплатить за мои грехи. Поэтому я побежала.
— Они видели тебя, когда ты уходила?
Я качаю головой.
— Я так не думаю. За мной никто не пришел.
— И ты уверена, что не заметила никаких подробностей о женщине? — он нажимает. — Нет опознавательных знаков? Не узнала ее голос? — я качаю головой.
— Не то, чтобы я могла вспомнить. Ее голос был мягким, и я едва могла расслышать все, что она сказала. Все, что я слышала, это ее смех. В остальном она выглядела как обычная женщина. Туфли, платье, кажется, черные волосы, но они были заправлены под шляпу.
Муж кивает, принимая мой ответ. Наступает тишина, пока мы смотрим друг на друга в темноте. В окнах достаточно света, чтобы мы могли видеть друг друга. Мы не говорим. Мы просто позволяем нашим рукам бродить по телам друг друга.
— Я никогда не спал с Саори, — шепчет он. — Моя мама — это та, кто постоянно ее приглашает.
Его мать? Но почему?
— Саори должна была однажды выйти замуж за моего брата, — говорит он со вздохом. — Моя мать никогда не была довольна соглашением, которое мой отец заключил с твоим. Она не воспринимала это как наказание. Она происходит из очень старой линии сторонников Якудза. Правосудие старой школы. Что-то, что мой отец пытался оставить после себя.
— Выглядит не очень приятно, — бормочу я, разочарованная тем, что тот момент связи, который, как мне казалось, произошел между нами в гримерке перед репетицией, ничего не значил. Она просто подлизывала меня перед тем, как Саори пришла меня унизить.
— Я позаботился о том, чтобы Саори была внесена в черный список на всех мероприятиях, — говорит он мне. — Может быть, она и не спровоцировала ничего, но она оскорбила тебя, а я сделал людям гораздо хуже за гораздо меньшие деньги.
— Я нахожу это сексуальным, — соблазнительно мурлычу я, проводя языком по его нижней губе.
Он поднимает бровь, глядя на меня.
— Действительно?
Я стягиваю его трусы. Он пришел спать в одном нижнем белье, и менее чем через минуту я сняла его с него, и его эрекция проникла внутрь меня. Он растягивает меня резким толчком и наполняет меня одним толчком.
— На тебе слишком много одежды, жена, — он натягивает мне на голову тонкую ночную рубашку и бросает ее. — Новое правило. В постели нет одежды.
Смех, который покидает меня, переходит в стон, когда он выдвигается и входит обратно.
— Черт, — стонет он, снова двигаясь. — Такая тугая маленькая киска.
Я выгибаю спину, умоляя о большем. Есть что-то в том, как он растягивает меня и слышит свои стоны удовольствия, что наполняет меня так, как я никогда не думала, что это возможно.
— Вот и все, маленькая искорка, — мне нравится, когда он называет меня маленькой искоркой. Мышцы его шеи напрягаются, когда он смотрит на меня сверху вниз. — Возьми весь член твоего мужа, — наблюдать за тем, как он приближается к освобождению, доставляет мне удовольствие. Падение приближается, и я хватаюсь за его бицепс, поднимаясь, когда момент приближается. Он стонет мое имя, а его тело дергается, от чего я еще сильнее падаю в пропасть.
Мы задыхаемся и потеем, но сыты.
Он перекатывается на спину, увлекая меня за собой и прижимая к себе. Сегодня мы просто муж и жена. Однако завтра начнется
