По-детски испуганно. Мне кажется, он даже немного пошатывается, когда поднимается на ноги.
Роман окидывает с головы до ног оценивающим взглядом. Недовольно прищелкивает языком.
Я не знаю, что я чувствую в данный момент.
Мне стыдно и мерзко.
Я будто с появлением Романа протрезвела и увидела, что я совсем чокнулась, раз привела домой настолько жалкого человека, который живёт с мамой и не может даже грубостью ответить Роману.
У Владимира совсем нет яиц и достоинства.
Но я же теперь ищу в мужчинах что-то противоположное от того, что есть в Романе. Противоположное от стойкости, противоположное от решительности, противоположное от уверенности. Вот и выходит, что моя новая любовь — это маменькин сынок.
Какой отврат.
Вздыхаю и сжимаю переносицу до боли, что отзывается в глубине глазниц. Может, оставить эти мужские разборки с допросами на Романа и Владимира, а я пойду выпью чая и потом вовсе лягу спать?
— Можешь держать удар? — отстраненно спрашивает Роман.
— Что? — не понимает Владимир.
И тут же следует удар — резкий, быстрый и чёткий, прямо по скуле. Я взвизгиваю, прижав пальцы ко рту, а Владимир падает на пол мешком.
Дезориентированный, он щурится, прикладывает ладонь к лицу и выдыхает через открытый рот. Поднимает лихорадочный взгляд на Романа, который встряхивает кулак и вновь отходит к креслу. Садится.
— Нет, удар держать ты не можешь.
— Послушайте, — лопочет Владимир и прикрывает веки, показывая всем видом свою слабость и уязвимость, — позвольте мне просто уйти. Да, я виноват перед вами, что связался с вашей женой...
— Бывшей женой, — поправляет его Роман. И с глубоким вдохом откидывается на спинку кресла, запрокидывает голову. — Мы в разводе.
И меня от его важного уточнения внезапно накрывает дикой злобой, которую я выплёскиваю на Владимира. Я торопливо шагаю к нему, сильно хватаю за плечи и поднимаю на ноги, а после толкаю к дверям.
— Иди уже, иди, иди! — шипу я сквозь зубы. — Ты еще порыдай! Фу, блин!
Я выталкиваю его в прихожую. Владимир пытается неуклюже обуться, но никак не может попасть нога в ботинок.
Я хватаю с вешалки его куртку, а после выбрасываю за дверь, на лестничную площадку. Затем ярости выволакиваю Владимира прочь из своей квартиры.
— Уходи! — кидаю в него его ботинки, и они влетают в грудь и живот маменькиного сынка.
После захлопываю дверь, выдыхаю. Дрожащей рукой смахиваю со лба локон волос и тяжело сглатываю.
А вот теперь также надо выпроводить своего бывшего мужа. Но он не Владимир. Он больше, сильнее и наглости в нем по макушечку.
Попытаюсь с ним переговорить без истерик. Слезы и визги сейчас точно лишние.
Через пару минут я захожу в гостиную. Делаю глубокий вдох, и вместо спокойных и тихих слов из меня вырывается крик:
— Проваливай из моего дома!
Замолкаю, тяжело и шумно выдыхая.
Развалился, козлина, в кресле и созерцает люстру на потолке.
— Что, чаю мне не предложишь? — усмехается он, не отрывая взгляда от люстры.
— Рома! — рявкаю я на грани слез. — Оставь меня в покое!
— Я не одобряю твой выбор, — переводит на меня сверлящий взгляд. — Маменькин сынок.
Я на несколько секунд теряю дар речи. Вот это наглость. Вот это самодовольство и уверенность в своей особенности.
Возомнил себя Альфой, который может безнаказанно бить по лицам маменькиных сынков и заявлять, что он не одобряет мой выбор!
— Ты сам сказал, что мы в разводе! И тебя, — грожу ему пальцем, — совершенно не касается то, с кем я пью чай! Или не пью!
— Ты должна искать такого мужика, Лера, который сможет защитить тебя… — на лице расцветает кривая ухмылка, — от меня. Ты это понимаешь?
От его тихих с явной угрозой слов мне становится зябко, но я вместе со страхом перед пристальным и немигающим взглядом я… взволнованна.
Он рядом. Несколько шагов, и я могу сесть к нему на колени, положить голову на плечо и глубоко вдохнуть его терпкий запах.
И я знаю, что он не оттолкнет меня. Он пришел. Мне удалось вызвать его к себе глупыми и опрометчивыми встречами с никчемными мужчинами, но что теперь?
Признаю, что я ждала его каждый вечер. Любым. Пьяным, злым, тоскующим, грязным… Любым, но вот он передо мной сидит в кресле и я понимаю, что я хочу кричать.
Там в ночи его ждет Ива.
— Уходи…
Меня вновь утягивает на дно лихорадка безумия и ревности.
Приперся.
Испортил мне вечер и планы с унылым “чаепитием”.
А теперь сидит в кресле, деловито закинув ногу на ногу, и совершенно не озабочен тем, что оставил детей без присмотра.
— Проваливай…
— Что-то в прошлый раз после этих слов я как-то поторопился уйти, — с предостережением говорит Роман, хищно сузив глаза. — А я еще я должен убедиться, что ты пришла в себя и успокоилась…
— Да ты охренел, Рома, — один шаг вперед и я подхватываю с комода тяжелую книгу в твердом переплете, — я тебя по-хорошему прошу… Уходи.
Ярость клокочет внутри меня вязкими и черными пузырьками. Сжимаю книгу в руках и на грани цежу сквозь зубы:
— Проваливай, Рома. Не твоё дело, кого я вожу домой и с кем знакомлюсь, ясно?
Рома вскидывает бровь, его глаза темнеют, а после вспыхиваю огнем ненависти. Он медленно поднимается на ноги, готовясь к моей атаке. С ухмылкой спрашивает:
— Не моё дело? Ты решила привести в дом к нашим девочкам какого-то маменькиного сынка, который ничего из себя не представляет? Который будет тянуть из тебя деньги, за которым ты будешь ухаживать, как за ребёнком? Он еще на тебе мать свою скинет, а ты и ее потащишь. Тебе же так скучно жить!
Я скриплю зубами, замираю на месте. Из груди вырывается рык бессилия перед Романом, который продолжает бить меня жестокой правдой.
— Хочешь сказать, что вот такой, — он кивает в сторону двери, — как Владимир, станет мужчиной в этом доме? Ты, блять, серьёзно, Лера?
— Не твоё дело, — повторяю я, но в глубине души понимаю его правоту.
Нельзя приводить домой в семью слабого мужчину. Испуганный Владимир не сказал Роману ни слова в их увлекательной беседе. Он, как в мире животных, сразу
