— Ты жалеешь об этом?
— Дорогая! Это был первый счастливый день в моей жизни.
Она задумчиво рассматривала чудесный голубоватый бриллиант, сверкающий многоцветными огнями на ее руке. Кольцо всегда было велико ей, хотя она и носила его на третьем пальце. Теперь же пальцы ее похудели настолько, что она была вынуждена обмотать его нитками, чтобы оно не скатилось. Как много могло бы рассказать это кольцо!
Иногда ей хотелось спросить мужа.
— А где ты не чужой, Гай? Кто ты? Ты сейчас ответишь мне, что ты Равенель. Но ведь это не ответ. Чем и как ты жил до сих пор?
Она знала, что это бесполезно. Гайлорд Равенель был удивительно скрытен. Ему нравилось окружать себя таинственностью. Он терпеть не мог расспросов и, когда его спрашивали о чем-нибудь как правило, не отвечал. Угрюмая молчаливость была не свойственна ему. Гай никогда не дулся. Он просто уклонялся от ответов. Мало-помалу Магнолия привыкла не расспрашивать его ни о чем.
— Мы не можем уехать отсюда, Гай. Сейчас, по крайней мере. Я не могу. Ты не уедешь без меня, правда? Ты не покинешь меня? Вот зимой, когда театр закроется, мы можем пожить в Сент-Луисе или в Новом Орлеане! Хочешь? Так приятно, должно быть, провести зиму в Новом Орлеане.
Гай молчал.
У него никогда не было денег или, вернее, деньги никогда не залеживались в его карманах. Когда в его бумажнике появлялась сотня долларов, он с нетерпением поджидал сколько-нибудь значительный город и исчезал на целый день. Порой он возвращался с пятьюстами долларов, а иной раз приносил даже тысячу.
— Я выиграл, — всегда говорил он в таких случаях. — Составилась хорошая партия… Я встретил друзей.
Он протягивал Магнолии несколько сотенных бумажек.
— Сделай себе хорошее платье, Нолли. И купи шляпу. Ты слишком красива, чтобы носить всю эту самодельную дрянь, с которой ты столько возишься.
Чисто женская практичность заставляла Магнолию откладывать часть этих денег на черный день. Порою она очень мучилась этим, упрекала себя в мелочности, низости, скаредности.
Ей так часто приходилось слышать от него:
— Я запутался! Если бы у меня было хоть пятьдесят долларов! Я знаю верный способ превратить их в пятьсот! Нет ли у тебя случайно пятидесяти долларов, Нолли? Впрочем, откуда у тебя могут быть деньги!
В такие минуты она готова была отдать ему все свои скудные сбережения, до последнего цента. Но что-то, видимо унаследованное от матери, заставляло ее чутко прислушиваться к внутреннему голосу, настойчиво говорившему ей: «Не поддавайся соблазну! Береги эти деньги! Ты сама не знаешь, как они еще пригодятся тебе».
Скоро Магнолии пришлось убедиться в том, что муж ее профессиональный игрок. В сущности, это не было для нее открытием. Она знала это и прежде, хоть и не хотела верить этому. Просто теперь она вынуждена была признать то, что прежде отрицала. Не знать же этого Магнолия не могла уж хотя бы потому, что это было известно миссис Хоукс.
Через десять дней после свадьбы Магнолии и Равенеля (а что это были за дни: на целую человеческую жизнь хватило бы тех упреков, которые за это время успела высказать Партинья!) миссис Хоукс подошла к капитану Энди. У нее был торжествующий вид, но голос звучал зловеще:
— Ну, можешь быть доволен, Хоукс!
Это было одно из ее любимых выражений.
— Ну, можешь быть доволен, Хоукс! Твой зять — игрок. Да-да, самый настоящий игрок, вечно шатающийся по притонам! Когда у него в кармане есть хоть несколько центов, он не может успокоиться до тех пор, пока не выложит их на зеленый стол. Вот за кого вышла замуж твоя единственная дочь! Пойми, это не просто человек, играющий в карты. Это профессиональный игрок Я очень жалею, что он не умер прежде, чем нога его впервые ступила на сходни «Цветка Хлопка» Да, Хоукс, жалею! Медоречивый подлиза! Шалопай! Ничем не лучше того подлеца, с которым сбежала Элли.
— К чему говорить о том, что уже непоправимо! Зачем непременно видеть все в дурном свете? Магнолия счастлива с ним.
— Надолго ли? Помяни мое слово, Хоукс: он ее бросит. Ведь он не может равнодушно пропустить ни одной женщины.
— Ничего не поделаешь, Парти! Твой зять мужчина, мужчиной был твой отец, мужчина твой муж. Ты совсем не понимаешь мужской психологии.
Энди любил своего зятя. Изящество, легкость, беспечность Равенеля пришлись по душе маленькому капитану. Он был француз по происхождению и умел ценить эти качества. После обеда они частенько сидели вдвоем и разговаривали, не спеша, с явным удовольствием, откровенно, как два джентльмена, связанных взаимной симпатией. Они любили и уважали друг друга.
Имя Равенеля было известно повсюду. Капитан Энди платил первому любовнику такое жалованье, какое и не снилось ни одному актеру плавучих театров того времени. Он настолько дорожил им, что вскоре после рождения Ким стал даже поговаривать о том, чтобы сделать его совладельцем «Цветка Хлопка». Но когда он заикнулся об этом миссис Хоукс, та набросилась на него так, что бедный капитан — если не совсем, то хотя бы временно — вынужден был отказаться от этой мысли.
С годами Магнолия стала бояться месяцев вынужденного зимнего безделья. До замужества она обычно проводила их в Фивах, вместе с родителями. Иногда Энди настаивал на том, чтобы проводить зимние месяцы на юге. Климат Иллинойса казался ему очень суровым. Ему было гораздо приятнее пожить в Новом Орлеане или в каком-нибудь другом городе в устье Миссисипи, где и на Рождество цвели розы.
Капитану Энди иной раз остро завидовали Джо и Кинни. Те возвращались весною в плавучий театр исхудалые, в лохмотьях, голодные, и все же у них был такой вид, словно они провели зимние месяцы в тени дубрав, близ виноградных лоз, слушая певучее журчание пчел, вдыхая сладкий аромат цветов, питаясь сочными фруктами, предаваясь мечтам, наслаждаясь счастьем и встречая восходящую луну поэтическими звуками банджо.
— Нам нужно побольше развлекаться в зимние месяцы, — говорил Энди своей трудолюбивой супруге.
В Фивах хватало развлечений для Партиньи. Она приводила в порядок свой белый домик, просушивала подушки, выколачивала ковры, таскала взад и вперед ведра, мыла полы, чинила мебель, развешивала на окнах чистые занавески, перебирала ящики шкафов и комодов. В платке, повязанном на манер тюрбана, с подоткнутой юбкой, она казалась олицетворением энергии и хозяйственности и была этим очень довольна. Чтобы избегнуть неприятных столкновений со шваброй метлой и ведром, Энди принужден был искать спасения на пристани.
— Развлекаться! Как будто мы не развлекаемся в течение всего лета! На юг меня нисколько не тянет. Я и так добрых восемь месяцев в году наслаждаюсь приятным обществом мух, негров и всяких шалопаев. Благодарю вас за доброе пожелание, капитан Хоукс! Что касается меня, то я счастлива пожить в течение хоть нескольких недель той жизнью, которой живут все порядочные женщины!
