знал? — с надрывом спросила Дана, подняв наконец-то на меня глаза, наполненные горьким разочарованием.
Не видел смысла отпираться, но и озвучить ответ вслух не мог, просто утвердительно кивнул. В которой раз мысленно уничтожив себя за неискренность, перечеркнувшую хорошее отношение Даны ко мне.
— Знал и молчал, — ее голос дрогнул и она тут же всхлипнула, не сумев сдержать слез. — Изображал неведение. Зачем, Герман? — тронула свое кольцо все еще надетое на палец, будто оно давило на нее грузом. — Профессиональный интерес? Жалость? Синдром спасителя?
Столько вопросов и ни одного ответа. Я горел изнутри, проклинал самого себя и тщетно надеялся на прощение, которое вряд ли меня ждало. Я окружил Богдану заботой, выстроил вокруг нее с сыном защитный купол. Но тот разбившись с легкой руки Давида, смертельно ранил осколками. Впился страшной правдой в ее не до конца склеенное сердце.
— Ты никогда не позволила бы мне тебе помогать, зная о том, кто я такой, — слова давались с трудом, а поиск подходящих фраз вызывал головную боль. — Ты сильная духом, потрясающая девушка, но мне было важно знать, что ты будешь в порядке после того, что… — запнулся, сжал челюсть, зная что ковыряю старую рану.
Я не с того начал, и продолжил не тем, и не знал как закончить. Впервые в жизни не знал, что говорить.
— Наверное, ты права, — признался самому себе и Богдане в том, что так долго отгонял от себя. — Вначале я хотел просто помогать, хоть как-то искупить чудовищный поступок Давида. Но не ради него. Его гнилой душе не нужно очищение, это я прекрасно понимаю. И не ради себя… — посмел нежно смахнуть с щеки Даны скатившуюся слезинку. — Я знал о случившемся с самого начала. Долго тебя искал. Хотел быть уверенным, что Давид больше не навредит тебе. Вскоре узнал о твоих проблемах со здоровьем и врачами. Малое чем я мог помочь это обследование и клиника, — с теплотой вдруг вспомнил день родов, который сперва напугал и заставил нас всех волноваться, а после подарил долгожданную встречу с Марком. — Я привязался, полюбил… искренне полюбил вас с Марком и уже не мог уйти. И рассказать не мог… Больше всего на свете я боялся вас потерять, а сейчас теряю и ничего не могу сделать.
Сжал челюсть, чувствуя как от напряжения на зубах заскрипела эмаль. Как желваки на скулах сводило судорогой. А все тело натягивалось струйной и хватило бы одного движения, чтобы порвать, сломать меня навсегда.
— Ты мог мне все рассказать, — импульсивно вскочила на ноги и я повторив за ней, оказался рядом, когда Дана прижалась ко мне всем телом. — У тебя было столько возможностей открыться мне. Ты говорил столько слов мне и ни разу правды. Я бы поняла, поняла тебя…
Надрывно зарыдала, пряча слезы в расстегнутом вороте моей рубашки. Хваталась отчаянно пальчиками за плечи, впивая ногти и причиняя боль. Но та не шла ни в какое сравнение с тем, как разрывалось мое сердце.
Я заслужил ее праведный гнев. И был готов, что она накричит или начнет пощечинами возвращать мне долги.
Но я не ожидал, что она обнимет меня.
— Вы нужны мне, Дана, — боялся крепче обнять ее, поэтому просто гладил по спине. Собирал ладонями дрожь хрупкого тела. — Я хотел бы повернуть время вспять. Сделать все правильно. Рассказать тебе правду и попытаться построить наши отношения без лжи. Но теперь слишком поздно. Мне остается лишь ждать твоего решения.
Богдана молчала. Затихнув у меня на груди, она не находила слов. Рвала душу своим молчанием и остатками ласки, проявление которой и не старалась прятать.
Догадываясь, что диалога больше между нами не продолжить, отстранился. Чувствовал как пальцы сводило от необходимости создать между нами дистанцию. Но тело слушалось с трудом.
— Я приготовлю смесь, — тихо проговаривал каждое слово, заглядывая в карие глаза. — И ты покормишь Марка, когда он проснется. А ему уже давно пора это сделать.
Выйдя из комнаты, не стал закрывать дверь. Мне было нужно хоть краем уха слышать, что будет происходить в спальне после моего ухода.
Готовил для Марка бутылочку на автомате. Рефлекторно смешивал смесь, соблюдая заученные наизусть пропорции. Периодически прислушивался к звукам, но на эмоциях пропустил суетливые сборы Богданы.
Когда вернулся в спальню, она сидела на полу рядом с раскрытой спортивной сумкой. Скидывала в нее детские вещи.
— Дана, — печально окликнул, застыв на пороге.
— Мне нужно подумать. Мне нужно время, Герман.
Бесшумно поставил бутылочку на край пеленального столика. Спрятал руки в карманы и сжал кулаки от бессилия.
Я столько раз находил нужные слова, чтобы вернуть людям эмоциональный баланс. А сейчас не справился, не излечил до конца ту, без которой не видел жизни.
— Куда ты пойдешь? — всерьез обеспокоился, видя, что Богдана была настроена решительно и паковала вещи продумано. Брала лишь все необходимое, ограничивалась стандартными костюмчиками и ползунками. Не брала ничего лишнего, словно собиралась уходить налегке.
— К себе на квартиру, — ответила не раздумывая, продолжив сборы.
— Давид не остановится на начатом, он будет вас искать. Прежний адрес ему известен, там вы не в безопасности.
Опустился рядом с Даной. Перехватил ее запястья и мягко потянул на себя. Буквально заставил ее поднять на меня глаза.
— Мне нужно разобраться в себе и своих чувствах.
Ее слова, вдруг вселили надежду, что не все потеряно, раз она заговорила о чувствах. Раз не высвободила своих рук из моих ладоней. Раз смотрела открыто, не пряча взгляда и не убивая им.
— Я дам тебе время столько сколько тебе потребуется и даже если оно превратиться в вечность, не посмею поторопить. Но Давид не отступит, а это значит что ты рискуешь, и собой, и Марком. Он не станет тебя искать там, где я хочу тебя спрятать. Позволь…
Почти взмолился, но так и не встретил согласия на дне бездонных глаз. Но ради ее же блага, был готов увезти в безопасное место. Даже если бы пришлось применить силу…
=32=
Богдана
Всю дорогу я упрямо молчала, поджимая губы и злясь на Германа,
