да, я думал, что для нас это лучше. Пока все не зашло слишком далеко. — Из меня вырывается смешок, а по дернувшимся пальцам скатывается капля горячего кофе.
— Я сказала тебе, что люблю тебя, куда уж дальше? — Поворачиваюсь к нему, хоть и в полумраке, но различаю черты лица.
— Я не поверил в те слова. — Полуоборачивается ко мне. — Ты тогда могла сказать мне, что угодно, чтобы остановить меня.
Я молчу и пью кофе. Я не хочу вспоминать тот день. Не хочу снова плакать. Не хочу жалеть себя.
— Ты говорил, что во всем виноват мой отец.
— Я разговаривал с твоим отцом. Он попросил оставить тебя. Попросил не делать тебе больно и не лишать его единственной дочери.
Я замираю, когда слушаю его. Папа это сказал? Папа попросил оставить меня? Я снова оборачиваюсь и смотрю на Марка
— И ты его послушал? — Даже в темноте я рассматриваю его глаза и не могу поверить. — Ты, взрослый мужчина, слушаешь чьи-то советы?
— Слушал. — Уточняет он о прошедшем времени.
— А жениться — это тоже чей-то совет? — Он молчит и разворачивается к окну, всматриваясь в пургу за стеклом. Я закатываю глаза и выдыхаю. — Зачем? А ее ты не боялся расстроить, если вдруг захочешь бросить?
— Это было выгодно денежно и, если бы я вдруг захотел переключиться на кого-то другого, то никто бы не страдал. Это была условность, всё только на бумаге.
— Мама, да? — Усмехаюсь и делаю последний глоток, убирая стакан в дверцу. — Марк, тобой все манипулируют, а ты даже не замечаешь? Как ты вообще бизнес ведешь?
— Твоя мама приходила ко мне до того, как ты меня бросил. И тоже сказала оставить тебя. Она сказала, что у тебя есть невеста, что ты все равно меня бросишь и она все для этого сделает. По твоей логике я должна была тебя бросить раньше, а не ждать из этой командировки. Знаешь, что я сказала твоей заботливой маме? Что от тебя не откажусь. Вот так. Простая девчонка не побоялась пойти против нее, хотя, зная твоих родственников, связей у вас предостаточно. А ты струсил перед моим папой-инвалидом.
— Она приходила? Почему ты не сказала?
— А зачем тебе знать, тобой так удобно манипулировать. Ты не меня предал, ты мою любовь предал. Все было настоящее, хоть ты и отрицал. А теперь ты хочешь все вернуть, чтобы я поверила тебе ещё раз? А потом ты кинешь меня, когда кто-то опять скажет, что я тебе не подхожу? Теперь я трусиха и не верю, что с тобой не страшно и надёжно. Все твои действия доказывают обратное.
— Я сейчас, — он кидает одну фразу и, снова запустив в салон прохладный воздух, оставляет меня одну. Я наклоняюсь и выглядываю в окно, чтобы посмотреть, что он делает. В темноте видна только опушка куртки, припорошенная снегом.
Я прикусываю губу, заглушая внутреннюю боль. Мы бы справились, если бы никто не лез. Какого черта папа влез, решая порезать мою судьбу. Он видел, как мне плохо, но ничего не сказал и не исправил. Неужели мои слезы не заслужили того, чтобы он вернул человека, который был мне тогда нужен.
По голове словно гаечным ключом ударили, так трещит и гудит. А мне еще пилить домой. Проще было бы вызвать такси, но оставлять тут машину, тем более не свою, я не решусь. Разглядываю Марка, разговаривающего по телефону. Сейчас самое время выяснять отношения?! Откидываю голову на подголовник и тру виски. Должно стать легче.
Марк появляется в машине так же неожиданно, как и исчезает. Его не было несколько минут, но всего уже запорошило снегом.
— Сейчас приедет один из моих водителей и отгонит твою машину к дому.
— А я?
— Я сам тебя отвезу.
Опять то же самое.
— Почему решения за других ты принимаешь с легкостью, даже не спрашиваешь, как хочу я. Зато то, что касается тебя, все делаешь через сам знаешь что?
Он шумно выдыхает свое “прости” и добавляет:
— Можно я тебя сам отвезу? Мне так будет спокойней.
— А как будет спокойней мне, тебя не интересует?
— Хорошо, — возвращает себе контроль над ситуацией и, усмехнувшись, спрашивает. — Позволишь подвести до дома или поедешь с моим водителем?
— Хочешь, чтобы поехала с тобой?
— Да.
— Я соглашусь, но ты выполнишь одну мою просьбу. — Поворачиваюсь к нему и слежу за реакцией.
— И чего ты хочешь? — Улыбнулся уголком губ, приподнимая свою родинку, но не сказал, что выполнит все.
— Я могу завтра не выступать? Мне некомфортно это делать и я не хочу. Знаю, что ты делал это для моей карьеры и старался для меня, но я не готова.
Его взгляд на доли секунды опускается и снова мне в глаза.
— На самом деле — у тебя все в порядке и все получилось бы. Но, хорошо, если ты не хочешь, я не буду настаивать. Тогда завтра не приезжай. Я скажу, что ты заболела. Не будем ронять твою репутацию перед всеми.
Все было так просто? Достаточно было лишь попросить? Я поджимаю губы и улыбаюсь. Даже немного легче и спокойней стало.
— Но, если вдруг передумаешь, дай знать, — добавляет, заводя машину.
Я поднимаю на него глаза и киваю. Хочется радоваться, что наконец этот камень с шеи сняли, и плакать, что можно было не изводить себя так долго.
— Спасибо.
— Надо было раньше сказать, что это такая проблема.
— Я говорила.
— До этого ты намекала, а сказала только сейчас. — Спорить не буду, потому что, на самом деле, он прав. Я спрашивала и надеялась, что он догадается, но надо было сразу говорить. Намеки — это не его конек. — Поехали?
— А машина? — Заглядываю ему через плечо, рассматриваю свою машину, которая уже больше смахивает на снежную фигуру.
— По дороге передам ключи.
— Мне надо кое-что забрать из машины.
Марк больше не задает вопросов. Молча забирает то, что прошу и перекладывает в свою машину. Тихо трогается с места и выруливает на трассу. Даже не знаю, сколько времени прошло с того момента, как я уехала из Одинцово. В голове так много мыслей, что я не понимаю, за какую схватиться. Я узнала про его брак, но так ничего не узнала про жену. Он ничего не сказал, а мне было неудобно спрашивать. Да и мне вроде как все равно, что у них там происходит.
Я так устала от этого дня, что, кажется, только откинула голову на подголовник, как тут же отключилась.
— Алиса, — кто-то касается моего
