class="p1">— И ты ведь будешь любимым папой.
— Очень на это надеюсь.
— А ты понимаешь, что это большая ответственность быть любимым папой? — едва слышно и дрожащим голосом спрашиваю я. — Ведь только любимые сильнее всего разочаровывают.
— Понимаю.
— И сразу оговорюсь, речь не идет о том, чтобы потакать всем капризам и, например, разрешать сладкое в неограниченном количестве.
Да, я на мгновение пугаюсь того, что Валерий по-своему интерпретирует мои слова и в погоне за “хорошим папой” устроит маленькой принцессе вечный праздник с конфетами, игрушками и мультиками, лишь бы она не плакала.
— Ты должен быть примером и авторитетом, — тихо продолжаю я. — Не тираном, а авторитетом. Понимаешь?
— Понимаю, что будет сложно.
Соня сыто отворачивается от груди, и я ее передаю Валерию:
— Поменять подгузник, переодеть и спеть колыбельную, а я поприсутствую, — мило улыбаюсь и оправляю платье. — Мне тоже очень любопытно посмотреть, как ты справляешься с обязанностями отца-молодца.
— Слышу издевку, — со лживой обидой отвечает Валерий и шагает к пеленальному столику.
— Есть чуток.
— Это потому что ты голодная, — хмыкает, и кидает взгляд на сэндвич, что стоит на комоде. — Заждался он тебя.
И мне уютно от его слов, будто он накинул мне на плечи теплый плед. Я не испытывала с ним подобного ощущения в прежние дни. Я злилась, обижалась и хотела спрятаться, чтобы не видеть его, а теперь он рядом. И как много в этом “рядом”, и как страшно потерять это чувство и вновь нырнуть в неприязнь и агрессию.
Жую сэндвич, наблюдая за тем, как Валерий возится с Соней, и вижу в его неловкой заботе теплую красоту отцовства, которое расцветает здесь и сейчас. Он не чужой мужик, который волей случая закинул в мир свои гены, а отец, и в его глазах — нежность к сонной крошечной девочке, что морщит носик и зевает.
— Ценные указания будут? — Валерий кидает беглый взгляд на меня.
— Нет, — кусаю сэндвич и бубню, — продолжай.
— Я себя очень неловко чувствую.
— Это ты мне говоришь? — смахиваю с уголка губ крошки. — Я перед тобой как ожившая Мадонна да Винчи сидела. Вот это было неловко.
— Это было трогательно, — Валерий застегивает липучки подгузника и подхватывает бодик с желтым утенком. — Ты такая уставшая, а она сопит, кряхтит и на тебя глазки косит. Будь я да Винчи, то тоже бы побежал за кисточками. И серьезно, — вновь на меня смотрит, — иди спать. У тебя уже самой глаза слипаются. Вот-вот сползешь по стеночке. Я тут справлюсь.
Отставляю тарелку, наклоняюсь к Соне и целую ее крошечную ладошку:
— Спокойной ночи.
А после касаюсь щеки Валерия, вглядываясь в его удивленные глаза:
— От колыбельной не отвертишься, и радионяню не выключай. Я буду подслушивать.
Глава 53. Когда твой папа был маленький...
Я начинаю колыбельную по третьему кругу. Соня вдруг решила, что не особо она и спать хочет. Глазками лупает, улыбается, слюни пускает и только я замолкаю, как она с предостережением кряхтит и хмурится.
— Соня, засыпай.
Ну, она-то все эти приключения с Юрой почти проспала, и теперь полна сил и желания слушать от папули колыбельных, сказок и уговоров закрыть глазки.
— Я когда был маленьким, то всегда спал, — в отчаянии шепчу я. — Меня только положат, так я сразу сплю.
Я бессовестно лгу, потому что мама моя не раз делилась тем, как я ночами орал по любому поводу, а отец согласно кивал, и в глазах его я видел отголоски “веселого” прошлого.
— Ладно, не спал я, — вздыхаю я, когда Соня хмурится, — но не будь как я. Доча, очень важно учится на чужих ошибках, понимаешь? Я вот только на своих умею, но это полная ерунда.
Сажусь на пуфик и раскачиваю кроватку за высокий бортик:
— Папа твой просто мастер в неправильных решениях, — задумчиво смотрю на круглое личико Сони. — Если ты замуж выйдешь за такого идиота, я же его убью.
Вот придет ко мне дочь однажды в слезах и скажет: папа, этот козел меня не любит и еще бабу левую завел. Вот разве я буду разбираться, что у этого козла в голове тараканы устроили забастовку? Нет, не буду, потому что я не хочу в мужья своей дочери такого придурка, как я.
И начхать мне, что он, тупой эгоист, который не может разобраться с внутренними обидами, желаниями и страхами. Я ему, значит, свое сокровище в руки передал с надеждой, что он будет о ней заботиться, баловать и радовать, а он, мерзавец, шлюшку нашел и ей отдает свое время, деньги и ласку, потому что, видите ли, Соня, моя милая девочка, ведет себя неподобающе и в рот ему не заглядывает.
Конечно, я бы в принципе не толкнул ее в брак с самодовольным индюком, после знакомства с которым она бы топнула ножкой.
— Или ты бы не топнула ножкой, а, как мама, что-нибудь перевернула? — шепотом спрашиваю я, и Соня улыбается. — Понял тебя.
И уведи тогда Юра Вику, то не было бы у меня сейчас Сони, которая тянет ручку между деревянных прутьев. Ничего бы этого не было, и меня переполняют противоречивые чувства к Пастуху. С одной стороны, я благодарен, что он вынудил Вику вступить со мной в брак и не повелся на ее истерики, а с другой… Я возмущен его жесткостью и непоколебимостью по отношению к близкому человеку, который кричал и ревел от отчаяния. Угрозы, шантаж, пренебрежение, а под всем этим привязанность и любовь.
И мы с Викой, презирая его, тоже скрываем какое-то извращенное уважение и привязанность к нему. Это не человек, а какое-то чудовище, которое оплело нас своими щупальцами, прижало к себе и проурчало: “семья”.
— Ты там заснул, что ли? — раздается шепот Вики из динамика радионяни.
— Нет.
— А почему замолчал?
— Думаю.
— Над тем, какой у Сони будет муж?
— Вроде того… — неопределенно отвечаю я.
— А не рановато ли ты о ее замужестве думаешь?
— Ну, это же рано или поздно произойдет? — неуверенно спрашиваю я.
— Соня, если ты не спишь, то дай папе по голове погремушкой, — Вика зевает и сонно бурчит, — кого сердце выберет, того и в мужья
