Я могу чем-нибудь помочь?
— Скажи что-нибудь жизнеутверждающее, Друг!
— Жизнь — это не работа, это то, что проходит, пока мы работаем.
— Ну, спасибо! — встал Вадим. Размял затёкшие плечи.
— Если твоя баба не может довести тебя до нервного срыва, это не твоя баба, — добавила она.
— Эта — точно моя, — усмехнулся Вадим.
Моя порча, моё проклятие, мой ведьмин омут.
Настолько его, что Вадиму было страшно, на что он ради неё способен.
— Ладно, пока! И не ешь лобстеры, у тебя на них аллергия, — предупредил он и отключился.
Отдал последние распоряжения двум дежурным админам и пошёл в душ.
— Шеф, а если?.. — уставился на него один из самых башковитых программистов, когда, даже не высушив волосы, Вадим закинул на плечо сумку.
— Вы знаете, что делать, «если…». Справитесь без меня, — повернул к выходу Воскресенский.
— А ты куда?
— У меня дела, Вань. Жизнь — это не только чёртова работа, в ней есть вещи и поважнее. Ты тоже езжай домой. Жену обними, с сыном поиграй, выспись. Отдохни. До связи!
Наверное, если бы Ирка ответила, если бы они окончательно поругались или, наоборот, всё выяснили и помирились, Вадим не сорвался, не рискнул оставить всё сейчас, отложил поездку на потом, на неделю, две, может, ещё на месяц, но она молчала — и он летел к ней.
Летел, потому что не мог без неё. Потому что невыносимо хотел увидеть, обнять, успокоить. Потому что был ей нужен. Потому что она была ему нужна.
Он взял билет в бизнес-класс и уснул в самолёте.
— А номер дома? — обернулся таксист.
— Спроси, что полегче, — ответил Вадим. — На развилке, двухэтажный, с мансардой. Я покажу.
Он забыл, что два дня не ел, ухватил на ходу в аэропорту какой-то бутерброд, там же у автомата проглотил всухомятку, пока ждал кофе. На борту, конечно, кормили, но он проспал. Забыл, что не побрился, а ей не нравится его щетина. Забыл обо всём, думая лишь о том, что скоро её увидит.
Забыл, что она его не ждёт.
Удивился, когда увидел во дворе её дома чью-то машину.
Но главный сюрприз ждал его в спальне…
— Вадим?!
Он как раз закрыл дверь в её спальню и развернулся, когда Ирка его увидела. В горле стоял удушливый запах цветущей черёмухи. Перед глазами — вид спящего на её кровати парня.
Не так Вадим Воскресенский представлял их встречу. Не те чувства мечтал испытать.
— Ну, привет! — усмехнулся он.
— Привет! — замерла Ирка.
— Это кто? — показал он головой на её комнату.
— Это Север.
— Так я и думал.
— Нет, ты думал не так, — спокойно, даже с вызовом возразила она. — И сейчас думаешь всякую херню, а это не так.
— В твоей постели — мужик, — показал он за спину большим пальцем.
— И-и-и?
— Этого недостаточно?
— Это вообще ни о чём. Если только ты не прилетел за десять тысяч километров, чтобы со мной поругаться. Хочешь поругаться?
На самом деле он невыносимо хотел её обнять, коснуться, зарыться носом в распущенные волосы, вдохнуть запах, почувствовать её тепло, но, твою мать, это же как-то…
«Не по-мужски?» — услышал он мысленно её насмешливый голос.
— Эй! Я здесь, — коснулись его её руки. Обвили шею. — Это всё ещё я. И я всё ещё твоя. — Обожгло ухо шумное дыхание. Ресницы защекотали кожу.
«Да гори оно всё!» — прижал он Ирку к себе.
— Спасибо, что это хотя бы не Макеев, — улыбнулся.
Она засмеялась. И словно рассеялись тучи.
— Всегда пожалуйста!
Горячей волной окатило изнутри, когда он коснулся её губ своими.
Господи, как он соскучился! Как невыносимо, безумно, отчаянно по ней тосковал.
— Ты хоть бы лифчик надела, — всё же не удержался Вадим от замечания, когда под его рукой затвердели её соски. — Он хоть тебе и друг, но всё же мужик.
— Во-первых, я была в толстом махровом халате, во-вторых, как раз шла в ванную переодеваться, а в-третьих, — она выскользнула из его объятий и взялась за ручку двери в ту самую ванную.
— А в-третьих, чего он там не видел? — усмехнулся Вадим.
— И это тоже, — захлопнула она дверь у него перед носом. Потом приоткрыла, выглянула в щёлку. — В-третьих, не заставляй меня оправдываться, я ни в чём перед тобой не провинилась. И я позвала бы тебя с собой, но нет, — она смерила его взглядом, что явно означал «не заслужил».
«Вот зараза! — выдохнул Вадим, когда дверь снова закрылась, и улыбнулся. — Зараза, но какая моя. Сто процентов моя».
— Вадим Воскресенский. Пётр Северов, — представила их друг другу Ирка, когда её «друг» наконец выспался и спустился.
Рыжеватый, невысокий, но довольно крепкий, спортивный, он уверенно пожал Вадиму руку и по-хозяйски полез по кастрюлям.
— Ну-ка! Петька! — замахнулась на него деревянной лопаткой Иркина мама. — Не хватай куски, сейчас обед будет.
— Я домой, тёть Марин, на обед не останусь, — стащил он со сковороды кусок, дыша на него, чтобы остудить, прямо во рту.
С этим его «тёть Марин» и замашками уличного кота он бы сошёл за Иркиного брата, но тем безошибочным чутьём, что всегда подсказывает правду, нравится она нам или нет, Вадим улавливал, что чёртов Север не только видел его девушку голой, он знает о ней куда больше, чем она захочет рассказать. Он знает то, о чём Вадим и не подозревал. И это знание не просто придавало ему уверенности — позволяло смотреть на Вадима свысока. Он был здесь дома, а Вадим в гостях.
— Хоть пирожки подожди. С собой тебе положу, — всё же треснула его Иркина мама по спине полотенцем, когда он залез в салат и выхватил пару ложек прямо из общей миски.
— Пырожки пыдыжду, — пробубнил он с набитым ртом и достал из кармана телефон.
Нахмурился, увидев звонившего абонента, и поторопился выйти на улицу.
К тому времени, как Север спустился, Вадим с Иркой уже много о чём поговорили, дважды попили чай, мама провела Вадима по огороду, он даже помог нарезать зелёный лук на пирожки.
Сердце кольнуло при виде отмытых, блестящих на солнце глазурью горшков и недостроенной веранды. Воскресенский предложил
