никогда не видела тела красивее и прекраснее. Один взгляд на него меня невероятно возбуждает, сразу начинает тянуть внизу живота.
Он резко разворачивается, встречаясь со мной глазами. Хищно улыбается, притягивая меня к себе.
Из душа мы выходим только через час, уставшие и довольные. Идем на кухню, чтобы позавтракать. Готовить я особо не умею, поэтому просто жарю нам яичницу и подогреваю хлеб в тостере.
За все утро мы обменялись буквально парой-тройкой слов, и сейчас тоже молчим.
— Я хочу сыграть в твою глупую игру, — я откладываю вилку, впиваясь взглядом в Тимура, который сидит напротив.
Он так долго молчит, что я начинаю хмуриться, подозревая — он не согласится. Но потом все-таки кивает.
— Ты собираешься разводиться? — одним выдохом быстро произношу я, чтобы не передумать.
Этот вопрос тревожит меня все утро. Мое глупое сердце растаяло, услышав его вчерашнее “А что если никогда?”. Но мне нужны были доказательства. Гарантии. Обещания. Хоть что-то. Если Тимур сейчас просто выйдет за дверь, не расставив в наших отношениях хотя бы какие-то ориентиры, я сойду с ума.
Тимур внимательно разглядывает меня.
— Нет, — кратко, лаконично, просто.
Сердце сжимается и останавливает свой бег. Кажется, навсегда. Я делаю глубокий вдох, чтобы не начать задыхаться прямо сейчас, прямо перед ним.
— Почему ты на ней женился? — хрипло спрашиваю я.
— Ты уже задала свой вопрос, — резко говорит он.
— Ответь… пожалуйста, — настаиваю я, не желая сдаваться.
Он раздумывает, а потом кивает, будто что-то решив.
— Хорошо, но ты взамен должна кое-что сделать.
— Что?
— Прекрати сопротивляться.
Я удивленно на него смотрю, но согласно киваю. Мое сопротивление он все равно игнорирует, так что в нем особо нет смысла. А мне очень нужны ответы от него. Слишком сильно.
— Это был договорный брак. У меня были проблемы в бизнесе, а отец Элионы помог их решить.
Задумчиво разглядываю сосредоточенное и слегка напряженное лицо Тимура. Ему не нравятся мои вопросы, а мне — его ответы.
Все это время я даже не предполагала, что это просто фиктивный брак. Брак по договоренности. От этой мысли стало одновременно легче и тяжелее.
— Поэтому ты не можешь развестись?
Он кивнул и продолжил опять есть, показывая всем видом, что отвечать на мои вопросы больше не намерен.
Забираю тарелку, когда Тимур доедает. Он встает и выходит прочь с кухни.
Я напряжена, натянута как струна. Хочу о многом спросить. Но еще больше — ни о чем не спрашивать. Это заразно: он скрытничает, закрывается, игнорирует, и я начинаю делать также, вести себя идентично. Не потому что хочу, а потому что адаптируюсь. Именно так правильно в данной ситуации и только так нужно, никак иначе.
Я не хочу делать шаг навстречу, потому что открыться — значит, проявить слабость. Он будет знать, где у меня болит сильнее всего и, если ударит туда, я не встану. Он уничтожит, сломает, разрушит то, что от меня осталось после прошлой нашей разлуки.
Я не хочу открываться первой: не верю, что ему это все действительно нужно.
Пока я могу жить в воздушном замке из мечт и фантазий, в которых мы с ним можем быть счастливы, а я могу быть им любима. Мне хорошо в этом замке, комфортно, уютно. Узнать правду означает уничтожить это сладкое убежище из иллюзий.
Но правда в том, что Тимур Старцев не умеет любить. Не знаю, что произошло с ним в жизни, почему он стал таким, какой есть. И даже если он способен любить, не уверена, что хочу его любви. Разрушающей, подавляющей, ломающей.
Чувствую как он прижимается ко мне сзади, обнимает. Его горячие руки обхватывают меня, вдавливая в себя сильнее. Дыхание щекочет где-то в районе затылка. Он молчит, я тоже, и мне так нравится. Кажется, чтобы мы сейчас ни сказали, лучше не станет, только хуже.
— Зачем все это? — все-таки тихо говорю я.
Не удержалась от вопроса. Хочу ответов от него. Он сам никогда ничего у меня не пытается узнать. Я могу припомнить лишь несколько раз, когда он действительно проявлял интерес и что-то у меня спрашивал. И я приняла такие его правила игры. Мне казалось, что я тоже не имею право задавать вопросы, интересоваться. Будто в моих вопросах есть что-то неправильное, что-то неуместное. Словно это слабость, проявление чувств, которых он не хочет видеть. Не знаю, почему я так решила. Не умом, скорее, на уровне ощущений.
Я пыталась подстроиться под него, быть достаточной, уместной, желанной. Быть такой, какой он хотел меня видеть. Или… быть такой, какой я думала, что он хочет меня видеть.
Когда я начала влюбляться в него, все, о чем я думала — это как быть равной, заинтересовать, удивить. Мне казалось, что меня самой недостаточно, чтобы он хотел быть со мной и остался. И в общем-то, так и оказалось. Как только я расслабилась, покорилась, поверила, что между нами что-то действительно получится и даже уже получается, он все сломал, раскрошил на части. Без сожалений и объяснений.
Он молчит так долго, что я опять думаю — не ответит.
— Помнишь… как я однажды сказал, что дал тебе возможность уйти?
Я помнила. Это было на благотворительном вечере. Как будто миллион лет назад. Тогда, когда я еще думала, что мы сможем держать дистанцию. Что я слишком люблю мужа и свою новую жизнь, и Тимур не сможет все это разрушить. Как я была глупа.
“— Я дал тебе шанс уйти. Все, что тебе нужно было сделать — исчезнуть и больше никогда не появляться”, — тихо, рычаще, угрожающе сказал он тогда.
— Помню, — хрипло проговорила я.
— Так вот, — он резко развернул меня к себе лицом, посмотрел в мои глаза, обжигая, — больше я такого шанса тебе не дам.
Я замерла, перестала дышать, не понимая, не осознавая.
— Ты шутишь? — облизывая пересохшие губы, недоуменно спросила я.
— Я разве похож на шутника? — резко парировал он.
— Но…
Он не дал договорить, впиваясь в мой рот яростным поцелуем. Грубо, настойчиво погружая свой язык. Будто показывая, что я не должна спорить, не имею права сомневаться.
А мне хотелось спросить о многом, опять. Я мучилась от всей этой неизвестности и недосказанности. Мне казалось, что рой вопросов в голове гудит так громко, что я скоро сойду с ума, если не пойму, не разберусь. Не разгадаю загадку по имени “Тимур Старцев”.
Он оторвался от моих губ и бросив краткое “закрой за мной”, пошел к выходу. Я поплелась следом, не желая его отпускать, ненавидя мысль, что нам с ним
