сам оказался там — то ли по лестнице бежал, то ли на лифте поднялся. В себя пришел, когда убедился — она цела. Стиснул кулаки так, что кости хрустнули. Понес домой… Замороженную, будто неживую. Раздевая ее, кричал. Ругался страшно, как никогда до этого, может. Да и похер было. Она же не слышала! Вообще ничего не слышала из того, что я говорил. Сначала просто смотрела, будто сквозь меня, пустыми глазами, потом тихонько плакала от боли, когда руки стали оттаивать. А когда я ее к кровати понес, прошептала:
— Это даже для тебя слишком жестоко… Даже, блядь, для тебя.
Ну, конечно… Конечно, она самое плохое подумала. Но тут я ей ничего предъявить не мог. Твою мать! Твою же мать…
И мне бы тут, конечно, лучше было бы сразу объясниться, но сказав это, Вера, убаюканная теплом, уснула. Я в два счета разделся, лег рядом, обвивая ее горячее тело руками. Но потом меня таким отходняком накрыло, что затрясло. И я откатился в сторону, опасаясь ее разбудить. Телефон зазвонил, когда я уже почти справился с приступом. Беспокоил Бутенко. Извинялся и спрашивал, как у нас дела, потому что, дескать, его женщина, то есть Эля, очень волнуется. Я буркнул, что Вера нашлась, и отключился, не посчитав нужным ни перед кем оправдываться. И, наверное, ближе к утру все-таки задремал. Потому что когда Вера завозилась, будто из омута вынырнул:
— А? Что?!
Она сначала замерла в моих руках, вспомнив о вчерашнем, а потом начала с дикой силой отбиваться.
— Тише, Верочка. Тише, маленькая… Ты все не так поняла. Это была наша сурмама! Слышишь? Наша сурмама, Вер.
Она затихла, но не сразу, конечно. Дыша тяжело, отодвинулась, глядя на меня с каким-то совершенно непонятным выражением на лице.
— Что? — жалко всхлипнула она. — Что ты сказал?
— Что Анна… Ну, та женщина, с которой ты меня увидела — наша сурмама. Месяца через полтора мы станем родителями.
— Вы?
Определенно, она не справлялась.
— Мы. Ты и я. Она просто инкубатор. Ты же хотела детей? Ну, вот я и…
— Что ты?
— Все организовал. Будет тебе и мальчик, и девочка. Сразу двое.
Вера окончательно зависла. Отодвинулась от меня к изголовью, подтянула колени к груди и еще и руками себя обняла, закрываясь.
— Я ничего тебе не говорил, потому что опасался за результат. Вдруг бы не вышло? Не хотел волновать тебя понапрасну, — пояснил я, примерно догадываясь, какие у нее ко мне возникнут вопросы в связи с последними новостями. — Ну, скажи что-нибудь, а?
— Сказать… — тупо повторила она. — Сказать… У меня нет слов. Это правда?
Я кивнул, внимательно за ней наблюдая. И, кажется, уловил момент, когда до нее стало доходить.
— Ты неадекватен. Тебе надо лечиться, — просипела она, осторожно, бочком сползая с кровати.
— Слушай, Вер, я понимаю, это все неожиданно…
— Неожиданно… — все тем же бесцветным голосом повторила она.
— Но ты же хотела детей? Ну, вот… Будут тебе дети.
— Боже мой. Боже мой, ты ведь правда не понимаешь… Так это не делается! Так нельзя… Нельзя прийти к женщине и сказать: «У тебя будет ребенок»! Ты кто такой вообще? Ты кем себя возомнил? Богом? — ее опять трясло. Буквально зуб на зуб не попадал!
— Я просто переживал за тебя. Не хотел, чтобы ты расстраивалась, если что-то пойдет не так, — повторил еще раз с нажимом и попытался приблизиться, но Вера отпрыгнула от меня как от чумного. Обхватив себя руками, она раскачивалась из стороны в сторону и недоверчиво трясла головой.
— Вер, я просто хотел, чтобы ты была счастлива. Ну что опять не так, а?!
— Все не так. Я чувствую себя жертвой жестокого изнасилования.
— Ну что за бред?! Ты хотела детей, я тебе их дал.
— Ты слышишь, как это звучит?! Ты себя вообще слышишь?! — заорала Вера в ответ. — Дал он! Боже, он дал… Когда я думаю, что ничего хуже ты уже не отмочишь, ты делаешь что-то из ряда вон, а потом еще смеешь удивляться моей реакции!
— Да, я перегнул! Согласен. А что мне надо было делать? Ну?! Что? Когда ты умирать собралась? Надо было взять тебя и отпустить, да?! Нет! Не-е-ет… Я сказал, что ты моя навсегда? Сказал? Так вот — я никому тебя не отдам. Даже смерти.
— Каким боком здесь дети?!
— Дети — неплохой стимул жить! Ты будешь жить, поняла?! — рявкнул я, встряхнув ее со всей дури.
— Ты безумен. Я просто боюсь тебя! Черт… Черт, ты правда это сделал, — просипела она, как будто только сейчас все до конца осознав.
Вера
В те дни меня спасала работа. Читая лекции, я отвлекалась. Оживала, забывала про страх, который в остальное время выедал мне душу. Торчала часами в лаборатории. Вот и сегодня вышла одной из последних, осторожно, чтобы не загреметь, посеменила к машине, не заметив, что меня уже ждут.
— Вера!
Я закаменела. Глубоко вдохнула морозный воздух и медленно выдохнула. Облачко пара тут же слизал ветер.
— Что ты здесь делаешь? — спросила, не сумев заставить себя обернуться.
— А ты как думаешь? Давай садись. Холодрыга какая…
Я обреченно скользнула на заднее сиденье машины.
— Что, даже не спросишь, куда мы едем?
— А какая разница? Ты же все равно сделаешь как нужно тебе.
Боже, сколько всего я передумала за эти дни! Как себя не уговаривала… Дескать, какая разница, каким способом осуществилась твоя мечта, но это все-таки имело значение. Во-первых, потому что я совершенно оказалась к этому не готовой, а во-вторых, потому что в этот раз Шведов превзошел сам себя. Ведь это же безумие! То, что он творил… Как мне жить с ним? Как мне детей с ним воспитывать? Он же на всю голову отбитый! У него же крыша едет от ощущения собственного могущества. Боже!
Ну, вот какие он привел аргументы?! Что дети будут меня держать? Как будто моей болезни есть до этого дело. Это же чушь собачья! Рак может в любой момент вернуться. И что тогда? Почему он не подумал об этом?! Дети останутся сиротами в лучшем случае, а в худшем — будут вынуждены наблюдать, как я умираю.
Я сцепила зубы, обхватила подголовник впереди стоящего кресла и уткнулась в него лбом, чтобы не взвыть.
— Ну, тише, тише. Все будет хорошо.
Смешно, но кроме его слов мне не за что было держаться.
— Ты же помешанный на контроле маньяк. Как ты не понимаешь?! Ты испортишь им детство! Жизнь…
Я истерила, Шведов, стиснув зубы, молчал и
