Том остановился. Они обернулись и посмотрели на причудливый фасад Монткалма. Темные окна бесстрастно смотрели на них.
– Я думаю, он все это ненавидит, – сказал Том. – Вы же знаете Оливера. У него ведь навязчивая идея: он хочет быть свободен и делать то, что ему заблагорассудится. А здесь это едва ли возможно. Все, начиная с отца и кончая Мейтлендом, ждут от него вполне определенного поведения. Насколько я понимаю, он заглушает скуку и раздражение огромными порциями виски. Хуже того… Он улыбается только тогда, когда понюхает кокаин.
Они снова пошли вперед, по молчаливому согласию направляясь к аллее; когда они скроются за деревьями, их уже невозможно будет увидеть из дома.
– Я думаю, именно поэтому он так просил нас всех – Пэнси, вас и меня – приехать сюда. Друзья из его окружения будут лишний раз напоминать ему о неразрывности его связи с миром, к которому он принадлежит.
Элен немного подумала.
– Он мне как-то сказал, что поскольку он младший сын, то он не обязан всем этим заниматься.
Она повела рукой, указывая на дом, парк и поместье, простиравшееся во все стороны, насколько хватало глаз.
– Да, – медленно произнес Том. – И, вероятно, это очень плохо. Он ведь достаточно сильная личность, правда? С его природными задатками он мог бы стать достойным наследником графа. Я не видел его старшего брата. Но, может быть, вы заметили, что почти на всех фотографиях здесь изображен Оливер? Даже на тех, где на первом плане снята собака или лошадь.
Элен тоже это заметила и очень удивилась.
– Значит, он хоть и несносен, но все равно любимец родителей?
– Думаю, да.
– Тогда ему еще тяжелее, – тихо проговорила Элен.
Они посмотрели друг на друга, думая об Оливере.
– Да.
Том покачал головой и взял Элен за руку.
– Пойдемте назад. Сейчас Мейтленд готовит восхитительный чай. Мне очень жалко Оливера, но вообще-то жить тут не так уж и плохо.
Леди Монткалм снова сидела у камина. Но вместо книги в руке у нее было пирожное.
Мейтленд тут же принес чай, и Том, радостно сняв крышки с серебряных блюд, изъявил свой восторг при виде горячих сдобных булочек, лепешек и вкусного фруктового торта.
– Обожаю чай! Это так изысканно!
В этот момент раздался гул голосов и дверь открылась. Первым в комнату зашел лорд Монткалм. Он был не очень высокого роста, но держался так прямо и так горделиво нес свою красивую седую голову, что казался на несколько дюймов выше. За ним шли два пожилых мужчины, а потом, чуть поодаль, Оливер. Все четверо сняли охотничьи сапоги, но все еще были в белых бриджах, шарфах и жилетах.
Элен сразу заметила Оливера. Он раскраснелся от прогулки на свежем воздухе, волосы под котелком для верховой езды разлохматились. На белых бриджах темнели пятна засохшей грязи, шарф развязался, и под ним обнажилась шея. Оливер был еще красивее, чем всегда. Пальцы Элен изо всех сил вцепились в хрупкие стенки фарфоровой чашки. Почувствовав это, она поспешно поставила чашку на стол.
– Привет, Элен! – обратился к ней Оливер с таким видом, будто они уже виделись сегодня утром. – Ну, как ты добралась? Благополучно? – Он наклонился и небрежно чмокнул ее в затылок. – А Пэнси еще нет? Я-то думал, она уже приехала…
– Как вы поживаете? – сказал лорд Монткалм. Его друзья тоже пожали Элен руку. И тут же их внимание переключилось на поднос, где все было накрыто для чаепития.
– Хочешь чаю, Оливер? – спросила леди Монткалм.
– Нет, благодарю Я лучше выпью виски. – Оливер щедро налил себе виски в высокий бокал и сделал большой глоток.
– По-твоему, не рановато в четыре часа? – голос матери был ледяным.
– Для меня никогда не рано, – так же холодно ответил Оливер.
Он подошел к окну и, отодвинув тяжелую штору, чтобы она ему не мешала, посмотрел на улицу. Радость, которую доставили ему физические упражнения на свежем воздухе, уже исчезла, и на его лице было написано раздражение.
Но через мгновение он воскликнул:
– Вот она!
И лицо его озарилось такой радостью, что все обернулись к окну.
Из окна был виден поворот дороги, на которой показалась белая машина.
Оливер выбежал из комнаты. Элен и Том отставили свои тарелки и последовали за ним. Пэнси, как всегда, ждал теплый прием.
Шофер Мейсфилда Уоррена остановил «роллс-ройс» в тени парадного подъезда и обошел автомобиль, чтобы открыть Пэнси дверь. Но Пэнси, не дожидаясь его, сама выскочила из машины. Она взбежала по ступенькам навстречу друзьям, потом запрокинула голову и посмотрела на фасад здания.
– Ноли, да он больше, чем Бекингемский дворец!
– Гораздо больше… Ох, уж этот проклятый мавзолей!
Пэнси расхохоталась и кинулась всех целовать.
– Мейсфилд был так доволен, что я наконец-то нашла себе подходящую компанию, что он отправил меня сюда на своей машине. Кто-нибудь может позаботиться о Хоббсе?
– Конечно! – кивнул Оливер. – Мейтленд сейчас им займется.
Целуясь с Пэнси, Элен снова почувствовала знакомый аромат летнего сада, мягкий белый мех коснулся ее щеки. Элен заставила себя улыбнуться.
«Они созданы друг для друга, – мысленно повторяла она. – Мейтленд… Хоббс…»
Какое-то мгновение улыбка Элен была вполне искренней.
Сразу же после приезда Пэнси всем стало ясно, что она будет иметь в Монткалме несомненный успех. Когда Пэнси зашла в гостиную, воцарилось молчание – так всегда бывало, когда Пэнси появлялась где-нибудь в первый раз. Затем лорд Монткалм взял ее за обе руки и подвел к хозяйке, чтобы познакомить. Леди Монткалм подвинулась, освобождая для Пэнси место на диване, а друзья лорда Монткалма начали отпихивать друг друга локтями, склонившись над чайным подносом и наперебой оспаривая право собственноручно предложить ей чашку. Оливер следил за каждым движением Пэнси, и на его лице были написаны восхищение и гордость. А на лице Тома на мгновение промелькнула откровенная ревность, которая, впрочем, тут же сменилась столь характерной для него насмешливой отрешенностью.
Элен спокойно сидела в углу, ее ничуть не обижало, что все о ней позабыли, ведь она в этой компании совершенно терялась и не могла придумать, о чем говорить.
Пэнси же чувствовала себя «на коне». Она рассказывала им о Рождестве, проведенном в Гштааде с Мейсфилдом и его окружением. Даже фарфоровое лицо леди Монткалм расплылось в улыбке.
«Я ей не завидую, – говорила себе Элен. – Ни ее «роллс-ройсу», ни мехам, ни прелестному лицу. Даже тому, что Оливер с ней, а не со мной – и то не завидую, хотя я до сих пор по нему тоскую. Я завидую только тому, что она такая… Такая естественная, веселая и дружелюбная, и ее невозможно не любить. И она везде чувствует себя как рыба в воде. Окажись она у нас дома, она и там чувствовала бы себя в своей тарелке, и мама с Грэхемом полюбили бы ее точно так же, как эти люди.
