Он быстро поцеловал ее в щеку.
— О нашем народе.
— О нашем народе, — повторила вслед за ним Скай, радуясь поправке. Именно так она стала ощущать себя в племени Осаге. Оно стало и ее народом. Отныне и вовеки, оно всегда будет ее народом. — Но я хочу узнать больше. Узнать все. Особенно, о том, что происходит между мужчиной и женщиной племени. Расскажи, как бы ты ухаживал за мной, если бы я была невестой из племени Осаге.
Она ощутила, как сердце у него в груди дало сбой.
— Прямо сейчас?
— Прямо сейчас.
— Раз ты так хочешь, закрой глаза. И слушай флейту.
Он мысленно представил себе те времена, когда могущественные Осаге носились на пространствах от Канзаса до Миссури. Времена, когда еще не было белых с их обещаниями, ломавшимися, словно сухие кедровые палочки. Он вспомнил предания, рассказанные Ночной Птицей, устную историю былого образа жизни племени Осаге.
Впервые он расскажет ей, как жил род Волка. Он отведет ее в потаенные места своего сердца. Места, где он хранит память о незабвенном прошлом. Места, куда вход будет разрешен только ей.
— Трава в прериях очень высокая, — начал он рассказ о далеких временах. — Такая высокая, что я вынужден встать на спину пони, чтобы увидеть свой лагерь. Я могу различить дым от твоего типи. Ты дочь вождя, хотя и иного племени. Я вижу тебя всегда издалека. Холостой мужчина не имеет права подходить к незамужней женщине.
Глаза у Скай широко раскрылись.
— А почему?
— Племя Осаге свирепо оберегает молодых женщин. Но, как и большинство влюбленных, мы встречаемся почти каждый день, естественно, случайно.
— Естественно.
— В первый раз мы увиделись возле ручья, где ты брала воду. Я глядел на тебя из лесной чащи и заметил, как грациозно ты ходишь. Как раскачиваются из стороны в сторону твои бедра.
— Тебе нравится, как я хожу?
— Очень. Очень. Затем я иду за тобой следом, когда ты собираешь дикую черную смородину, и мы опять встречаемся совершенно случайно. Случайность тут самое главное.
— И я скромно опускаю глаза.
— Совершенно верно.
— Ибо если я погляжу прямо в это красивое лицо, я пропала.
— Ни одна девственница из племени Осаге не сумела бы устоять.
— А я девственница?
— Сегодня ночью — да. Сегодня наша первая ночь.
Да, сегодня, когда они занимались любовью, она почувствовала себя точно так же> как тогда, когда он в первый раз дотронулся до нее.
— И я ощутила то же самое.
— Я люблю тебя, Скай. Люблю так, как счел бы невозможным. — Поцелуй не дал ей возможности ответить.
Пальцы его затерялись в золоте ее волос. Он забирал их в руки, сколько мог ухватить, сжимал в кулаке, как золотоискатель — первую добычу.
— Я люблю, когда волосы у тебя распущены. Не так, как у тебя было, когда ты ходила на симфонический концерт. Ты выглядела тогда по-другому…
Она резко оторвала голову и подперла ее ладонями.
— А откуда ты знаешь, что я ходила на симфонический концерт и как я тогда выглядела?
— Видел фотографию в газете.
Волк накручивал ее локон на палец. Он вовсе не хотел, чтобы она знала, что он видел ее фотографию в разделе светской хроники газеты «Пост диспэтч». Он попал в ловушку. Расставленную его же собственным длинным языком. Черт!
— Волк, я знаю Уолтера Морганфорда с двенадцатилетнего возраста. У него была пара билетов на симфонический концерт, середина четвертого ряда, и я пошла.
— Ты страстная женщина, Скай. Год без мужчины — это очень долго. — Он поглядел ей прямо в глаза. — Неважно, с кем ты была и что случилось. Важно лишь то, что ты здесь.
— Волк…
— Не надо. Объяснять ничего не требуется.
Она дотронулась до его щеки, обняла ее ладонью, наслаждаясь тем, как реагировала на нее умиротворенная кожа точеного подбородка.
— Была всего-навсего середина четвертого ряда, обед в «Биво-Милл» и проводы до дома. Никаких объятий. Никакого прощального поцелуя, даже в щечку.
В груди у него встал ком, мешающий дыханию, притоку воздуха в легкие, в чем он отчаянно нуждался. Она не была ни с кем. Эти влажные сексуальные губы не касались никого, кроме него.
— Спасибо тебе за это. — Он стиснул ее в объятиях. — Что до меня, то у меня тоже никого не было. Никого, кроме тебя.
Мысли в голове у Скай рассыпались, как хрупкий известняк. Они жили врозь наполненные отчаянием двенадцать месяцев. Дневные часы она умудрялась заполнять журнальной работой. Но оставались ночи. Он хотя бы имеет понятие, что такое ночи? Ночи, переполненные одиночеством.
— Прошло столько ночей!
— Я знаю. — Голос его стал хриплым. — Но они уже прошли. Мы больше никогда не расстанемся. Никогда.
— Никогда. — Она устроилась в прочном кольце его рук. В священном круге, существующем только для мужа и жены, подумала она, прежде, чем ее сморил сон.
Еще задолго до того, как Скай раскрыла глаза, она почувствовала, что он смотрит на нее. Он лежал рядом, обхватив руками ее голову, точно подушку.
— Пора вставать? — спросила она, все еще пытаясь сфокусировать свой взгляд на его красивом лице. Картина прояснилась: просто черты его лица смазывал неверный свет, а глаза его еще не отошли ото сна. По щекам текли полосы желтой и синей краски. На груди голубое и канареечно-желтое дали в смеси зеленую краску леса.
Большим пальцем он прошелся по своей обнаженной груди.
— У тебя великий дар. Прямо настоящий Рембрандт! — Потянувшись к ней, он отогнул угол одеяла. Взял в ладонь ее грудь и нежно задержал в руке.
— Развратная парочка! — проговорила она, разглядывая собственные груди. На сосочках и коже безошибочно отпечаталась его синяя рука.
— Я тебя пометил. — И он провел большим пальцем по всей окружности груди. — Вот здесь. — И погладил синий сосочек. — И здесь. — Он опустил уголок рубашки в остатки воды, которую они пили вечером.
Она закрыла глаза, чувствуя, как мокрая ткань гуляет по ее щекам. Она разрешила ему действовать по-своему, помыть ей лицо, но когда почувствовала, что он лезет ей в волосы, решила его остановить.
— Оставь красное, — прошептала она. А вдруг он не хочет, чтобы кто-нибудь увидел этот красный пробор? Вдруг ему неловко в связи со столь смелым проявлением любви?
Он вопросительно поглядел на нее.
— Тебе неважно, если кто-нибудь увидит эту краску?
— Да, если неважно и тебе.
Он улыбнулся.
— А краску на теле?
Она ухватила его за запястье, прикладывая мокрый кончик рубашки к его лицу.
— Давай оставим краску на теле до тех пор, пока мы не приедем в Огасту.
