Пребывание в этом доме делалось невыносимым… неправильным что ли. Он чужой и, несмотря на свою уютность, скучный. И добро торчи мы тут с Димкой вдвоем, уверена дом сразу приобрел бы очарование, набрав кучу дополнительных очков, так нет же, с нами сестрица. А с ней как на вулкане. Она то мела хвостом перед Щуровым, то огрызалась. Ближе к обеду усадила нас за столом, нервно дернув плечом. А-ля, семейный совет, который сразу не задался.
— Ну, вот что, мне надоело, отираться тут не вижу никакого смысла. Сдается мне, один из вас темнит. Я не в курсе кто именно, но уверена диск у кого-то из вас. Не исключаю, что темните оба. — Мы переглянулись с Димкой, он улыбнулся мне и подмигнул. Нарочно, из шалости. Этого хватило. Жанна вспыхнула, соскочила со стула и уперлась руками в край столешницы, взвизгнув: — Какого хрена, что за игру вы ведете, сволочи!?
— Тпру, попридержи коней, дорогуша, — осадил её Димка. — С оскорблениями завязывай, иначе выставлю тебя вон, без капли сожаления. Надоело — вали, никто не держит. Баба с возу, кобыле легче.
— Господи… — закатила сестрица глазищи. — Кобылы, бабы, кони… похоже, ты вконец поехал кукушкой на своей ферме. Знаешь, чему я сейчас радуюсь? — спросила она его. Он кивнул, а ну-ка, мол, давай, жги. Жанна тряхнула волосами и выдала: — Я просто счастлива, что в свое время не разглядела перспектив и избавилась от тебя!
Я мельком взглянула на Димку и отвела взгляд, почувствовав дискомфорт. Ощущение, что я присутствую при семейных разборках, усилилось. В этих разборках я лишняя, я не хочу это слышать. Не хочу. Эти признания, недосказанность слишком интимны. Они для двоих. У меня появилось острое желание вручить Жанне диск, пусть катится к чертям собачьим…
— Поразительно неинтересная информация! — воскликнул Димка, а я выдохнула. Неловкость схлынула, ему безразлично. Вся эта мышиная возня сестрицы то с кнутом, то с пряником ему до лампочки. В подтверждение моих мыслей, Димка мазнул по ней равнодушным взглядом и встал из-за стола. Миновал Жанку, но перед входом в комнату притормозил и в тон ей заметил: — А знаешь, я тоже счастлив. И в отличие от твоего, моё счастье не фальшиво. Я рад, что оказался не подходящим для тебя. И очень порадуюсь, если твой муженек хорошенько надерет твою задницу. Может ты, наконец, поймешь, что этот мир не вокруг тебя вертится и не за ради тебя одной придуман.
— Да пошел ты! — неслось ему вслед. Он и ушел. В комнату. Кому-то звонил, разговаривал. Спокойным, невозмутимым голосом. Я подняла на неё полный укора взгляд, она округлила глаза и рявкнула: — Что?!
— В один прекрасный день, ты останешься одна, если продолжишь в таком духе. Оглянись, возможно, он неумолимо наступает на пятки.
Остаток дня мы провели вдвоем, почти не разговаривая. Димка уехал сразу, как только закончил говорить по телефону. Вернулся уже ночью, усталый, сразу завалился спать, шепнув лишь одно — нанял Анатолию адвоката. Я, напротив, долго не могла уснуть, размышляя. Как-то всё по-дурацки… Мы вроде бы вместе, лежим вон в одной постели, а вроде и нет. С таким же успехом он мог расположиться на диване, а я спать с сестрой, раз уж между нами которую ночь ничего не происходит. Причем, не усни он, а задумай заняться со мной сексом, я непременно бы ему отказала и виной тому Жанна, точнее её присутствие за стенкой. Она, как ледяной айсберг из популярной песни, выросший из тумана и разделявший нас. И боюсь даже богу неизвестно, каким течением и в какие края её унесет. Это же Жанка!
Следующим денем сестрица с видом побитой собаки ловила Димкины глаза, не решаясь спросить о планах. Щуров её томления как будто не замечал, но и сам довольным не выглядел. Мне казалось, я могу прочесть его мысли, и все они крутятся возле одного вопроса — что я здесь делаю? Конкретно в этом доме, конкретно в этой странной компании.
Я почувствовала себя собакой на сене. Присвоила этот дурацкий диск, жду незнамо чего, не иначе как чуда, будто нарочно удерживая обоих при себе. Можно подумать, испытываю Димку на прочность. Мазохизм в чистом виде. Ближе к обеду, когда я уже всерьез настроилась вернуть ей диск — пусть делает, что хочет, ошибается, спотыкается, гонит себя в могилу, надоело — Димка взял меня за руку, выдернул из кресла и сказал:
— Идем.
— Куда? — удивилась я.
— Да хоть к черту на рога, только вдвоем. Устал делить тебя с твоей чокнутой сестрой. Надоело.
«Бежим», крикнул он, сильнее сжал мне руку, мы и вправду побежали. Я поначалу решила у него есть план. В конце тупиковой улицы, он замер, принялся вертеть головой, решая куда свернуть, в этот момент я и поняла — плана у него нет, мчался он наугад.
— Плюнуть на всех и махнуть ко мне… — мечтательно протянул он. — Только ведь никакого покоя не дадут.
— Я знаю одно чудесное место неподалеку. Ты когда-нибудь бывал на заброшенной мельнице?
— Нет, — ответил он и весело добавил: — Но мне нравится эта затея.
— Я покажу где, — потянула я его за руку. — Надеюсь, она не развалилась окончательно.
Он притянул меня к себе, поцеловал, а потом мы снова устроили забег.
До мельницы мы не добежали. Успели миновать последние огороды, достигли середины Васильева луга, там нас и застал телефонный звонок. Мы остановились, как по команде, и замерли. Я принялась выуживать из тесного кармана джинсов телефон, а Димка досадливо осматриваться вокруг. Мелодия набирала громкость, ей вторило отстукивающее, отнюдь не от бега, сердце. Мама — уставилась на дисплей.
— Привет, мамуль! — бодро гаркнула я и чуть тише спросила: — Как отдыхается?
— Женечка, — пискнула мама, а в моей голове вихрем пронеслось — ничего хорошего не жди, раз «Женечка». Мама взяла паузу, протяжно вздохнула и повторила вновь: — Женечка…
— Да, мам, я слушаю. Что-то случилось, вы в порядке?
— Женя, ты где? — наконец, спросила она. Голос немного подрагивал. — Ты домой не заедешь?
— Зачем? — осторожно поинтересовалась я. — Если цветы полить, нет, не заеду. Придется им потерпеть.
— У нас тут гости…
Мама опять взяла паузу, моё сердце ухнуло вниз.
— О черт, — пробормотала я. Димка делал мне знаки — что, мол, стряслось? Я выставила перед ним указательный палец — подожди и крикнула: — Вы сами-то где?
— Мы дома, — проблеяла она. А потом заговорила быстро-быстро, словно боялась быть перебитой или получила толчок в спину. — Я не хотела лететь, ты же знаешь, я боюсь летать, я вообще обратно поездом рассчитывала, — немного путано начала она. — Но кто меня станет слушать. Эти люди вели нас как на убой и никому, никому вокруг не пришло в голову поинтересоваться нашим положением! — Тут мама ойкнула, я даже представила, как она подпрыгнула на месте, и подвела: — Я не знаю, что делать, они сказали, не уйдут, пока не приедешь ты или Жанна. Ещё они говорят, что будет лучше, если хотя бы одна из вас приедет. Всем лучше. Я взяла с них честное слово, что не одну из вас пальцем не тронут! Хотя какая у него цена, у этого слова, — горько вздохнула она, кто-то рявкнул: «Хорош, трепаться!», и в трубке раздалось:
— Слышь, ты… тебе лучше поторопиться!
Отключились. Я даже ничего не успела ответить. Опустила руку, зажавшую телефон, и растерянно уставилась на Димку.
— Что? Что случилось? — требовательно спросил он, опуская ладони на мои плечи. Словно боялся, что я сбегу или впаду в истерику и мне потребуется встряска. А он вот, наготове.
— Мама здесь, в поселке, и у неё гости, — сообщила я. Подумала и добавила, имея ввиду Вдовина с Гришкой: — Надеюсь, это старые знакомые.
Идти решили вместе. Поначалу я сопротивлялась, приводила весомые, как мне казалось, аргументы, почему мне следует отправиться одной. Один из аргументов — наличие со мной Димки может не понравиться и попросту разозлить их, второй, кто нас спасет, в случае нависшей над нами опасности, если мы оба заявимся одновременно.
