Мирон кусает кожу на спине и ускоряется, просто сносит все мысленные барьеры, оставляя только чистейшее удовольствие. И я собираю простынь пальцами, дрожа всем телом и воя в матрас, ощущая себя оглушенной.
Мирон делает еще несколько резких движений и застывает, долго, долго кончая внутри меня. Выходит, быстро выбрасывает ненужное в туалет и возвращается. Обнимает меня и отдышавшись произносит:
— Теперь я готов слушать песни Алекса.
Вот тебе и вся романтика. Хоть бы поцеловал.
— Почему песни?
— Ну он же наверняка извинялся, просил простить его, возможно даже вернуться. Что это как не песни?
Смешно и грустно, но он почти прав.
— Он встретил меня у института, когда я переводилась на заочку.
— Ты перевелась…
— Ты слушаешь? Так вот. Я сначала натурально так испугалась, даже убежать хотела, но потом поняла, что в людном месте делать он ничего не будет.
— Наивная. Я же делал.
— Просто заткнись. Он действительно извинялся, но вернуться не просил. Сказал, что пытался мною заменить мать Даши. Что это была дурацкая попытка обмануть себя, — мне было очень это знакомо. Наверное, в тот момент мне даже стало его жалко, потому что я очень хорошо знала, что такое обманывать себя. — И больше он этим заниматься не будет.
— Она вроде в тюрьме? Лариса эта.
— Он планирует ее дождаться и попытаться воссоздать отношения. Так что, я за него рада.
— Так может их в одну камеру? Или через решетку, пусть она его вялую сосиску массирует.
— Дурак ты, ревнивый, — смеюсь, снова смеюсь, и скоро буду считать себя идиоткой. Но радость настолько переполняет меня, что губы постоянно пытаются растянуться в улыбке. А Мирон хмурится, но все равно меня целует, потом снова тянется к тумбочке, куда сегодня положил три большие пачки. В аптеке на нас смотрели как на идиотов, словно вместо презервативов мы шприцы покупали. – Опять?
— А ты устала? – спрашивает он, тут же откладывая квадратик, но я тянусь за ним и седлаю Мирона, смотря как покачивается его пезанская башня. Провожу рукой по всей длине, ощущая, как выпуклые вены царапают ладонь. Хочется и внутри это почувствовать. Может быть поэтому пакетик то я вскрываю, но сначала вычищаю член языком, наслаждаясь тем, каким он стал твердым и влажным. А затем поднимаю бедра и вбираю в себя член обнаженным.
Мирон ласкает голову, массируя меня, готовый в любой момент схватить волосы и натянуть мой рот на себя. Он сдерживается, задыхается и сжимает челюсть…
— Давай, давай, моя хорошая, до конца, дай хоть на миг тебя почуствовать. Мать твою…
Его руки тут же ложиться мне на грудь и стискивают соски, чуть покручивая их, пока я не сажусь до конца на этот толстый кол.
— Ну нахуй… — Тут же Мирон подминает меня под себя, закидывает ноги на плечи и целует, словно внимание отвлекает.
— Охуенно, когда во так, кожа к коже, — хрипит он и я только киваю. Внутри все горит, а он как назло замер и не двигается.
— Мирон, пожалуйста…
Но он все равно достает себя, надевает защиту и только тогда возвращается к экзекуции, целует меня, лижет соски и продолжает такие медленные, мучительные движения, сводя меня с ума в любом виде. Пока я просто не хватаю его за волосы, уже не выдерживая, уже снова готовая к кульминации. Мирон скалит зубы, почти полностью достает себя и толкается обратно, начиная новый раунд, который выбил нас из сил окончательно.
— Давай завтра поженимся, — предлагает он под самое утро, а я снова улыбаюсь у него на плече.
— Завтра это завтра? Или завтра это сегодня? Просто рассвет уже.
— Сегодня.
— Воскресенье… Загс работает только завтра. Я узнавала.
— А… захомутать меня решила, — щекочет он меня, но я так хочу спать, что уже ничего не чувствую, плыву по волнам, впервые засыпая без тревог.
— Уже давно. Уже давно.
Эпилог
— Саша, блять! Ты курицу забыла достать из пакета. И мороженное!
Накрываюсь одеялом, чтобы не слышать ворчание Мирона, который все пытается перевоспитать меня.
Нет, он не давит, но поорать для самоуспокоения это ведь святое.
Просто мы только переехали в квартиру и эти коробки меня бесят. Вообще не знала, что у нас скопится столько вещей за пять лет. Вообще не думала, что мы все-таки осядем.
Куда он, туда и я.
Постоянные переезды, гонки, мои редкие отлучки на фотосессии, бесконечная учеба. Теперь у меня диплом маркетолога, но пока он лежит в сумке и пылиться.
За эти пять лет мы словно устроили гонки на выживание. Но не было ни минуты, когда я бы пожалела о своем решении стать женой автогонщика. Даже когда мы ругались до хрипоты, когда не разговаривали несколько дней, я ни разу не подумала о том, чтобы уйти.
Мы любили друг друга, а конфликты только закаляли наши отношения. Мы упорно копили деньги, чтобы рано или поздно выбрать страну, дом, и район, желательно рядом с морем, чтобы действительно сказать: «Мы дома». И самое кайфовое, что имели возможность выбирать. А когда родим здесь ребенка, получим гражданство и будет совсем хорошо. Наверное, все-таки меркантильная жилка в нас никогда не исчезнет.
Так чего удивительного, что я привыкшая к ресторанной еде и уборке номеров, забыла чертову курицу в пакете?
— Саня! – голос Мирона ближе, а я ему средний палец показываю. Все-таки он сам меня повел в спальню, а не пакеты раскладывать. Так, чего он орет?
— Не ори, я еще сплю.
— А курица?
— Отпусти ее, пусть улетает.
Мирон смеется и сдергивает с меня такое замечательное одеяло. Только вчера его купили. Все-таки я обожаю ходить по магазинам и покупать все для нашего дома.
Мирон хватает меня за ногу и тянет к себе, тут же падая сверху.
— Тогда вместо белка на завтрак, я буду кормить белком тебя.
— Мирон! – смеюсь я, когда он прикусывает сосок. – Ты пошляк.
— А тебе это нравится. Так что…
— Что, что! У меня самолет через четыре часа, а ты пытаешься стереть мою вагину до крови.
Мирон меняется в лице, и я вздыхаю.
Начинается.
Одна и та же причина конфликта. Моя работа. Да, порой она бывает откровенной, чтобы зарабатывать мне нужно показывать «секс» на фотографиях, при этом почти не оголяя тело. И нет, Мирон не запрещает, он только рад. Но мои фотосессии с другими моделями другого пола вызывают у него желания убивать.
— Мироша, — тяну его на себя, когда он отворачивается, целую поджатые губы и смеюсь, когда он фыркает и показывает язык. – Когда ты прекратишь ревновать?
— Когда ты будешь трижды рожавшая с отвисшей грудью.
— Боже, — смеюсь я, шокированная. – Что у тебя за фантазии…
— Тогда все перестанут на тебя так пялиться.
— Главное ведь, что я пялюсь только на тебя, — облизываюсь и скольжу руками вниз. Пара касаний и член, не смотря на ночной марафон в боевой готовности. Сползаю ниже и тут же беру в рот, смачно причмокивая. И когда уже Мирон теряется, хочет толкнуться глубже, гортанно зарычав, я сбегаю в ванну.
За что получаю его болезненный стон, над которым смеюсь и смачный шлепок по своей заднице, пока чищу зубы.
— Я выебу тебя, когда ты вернешься, — обещает он, обхватывая руками мою грудь и прижимаясь членом.
— Очень на это рассчитываю, — улыбаюсь, я и шлепнув Мирона по упругой заднице убегаю в душ. Времени нет. Но я все-таки надеюсь, что следующие несколько месяцев пройдут более спокойно. Не хотелось бы выкидыша в очередном полете или новой экстремальной фотоссесии.
Сказать Мирону о беременности — это значит добровольно запереть себя дома. Что в принципе неплохо, но сначала я съезжу на работу, потому что контракт дело такое. Не разрывное. Именно там я подпишу новый, на линейку одежды для беременных.
Уже в аэропорту мне звонит Даша, и я с улыбкой беру трубку.
— Привет, красотка. Как твои коробки? Не сожрали тебя?
— Им не позволили. Как ты? Сказала Марку?
— Я думаю, как это сделать. А ты?
— Я сейчас съезжу по делам и сразу ему скажу. Если честно, то я с удовольствием посижу дома.
