— Куда же я задевала свой венчик, дура старая?
Слова были произнесены на русском скрипучим старушечьим голосом.
Стало ясно, что бабуля Сильвия решила вернуться чуть раньше и уже собиралась что-то стряпать. Мне б ее расторопность в девяносто восемь!
— Здрасьте, Сильвия… простите, не знаю вашего отчества, — заявила ей с порога, с интересом разглядывая бабулю.
Она, как обычно, была при параде: стильно уложенные седые кудри, белая блузка с откровенным вырезом и темно-синие джинсы, почти такие же, как и те, что я не удосужилась надеть.
— Оксана Андреевна Роздобудько, — с улыбкой сказала бабуля, уперев кулаки в бока. — Но уже полвека я просто Сильвия. Что, рассекретила меня Вероничка?
Я прошла на кухню и встала в центре у стола.
— В общем, да. Мы так удивились. Почему вы не сказали сразу?
— Я присматривалась. Видишь ли, я впускаю в дом посторонних людей. И они могут быть очень болтливыми, когда думают, что их не понимают, — пояснила эта престарелая конспираторша.
— Я сквернословила, да? Мне так неловко…
— О, не волнуйся, детка! — перебила меня бабуля. — Русская брань для моих ушей, как музыка. У меня не часто останавливаются наши. В позапрошлом году я полгода сдавала комнату белорусской студентке, но с ней было так скучно. Представляешь, она приехал просто учиться?
— Какой кошмар, — поддержала я ее.
И тут же задумалась. Бабуля была украинкой, та девушка из Белоруссии, а мы с Брединым ясно откуда… Что она имела ввиду, говоря «наши»? Хотелось бы надеяться, что синьора Роздобудько была в курсе того, что произошло в Беловежской пуще в девяносто первом… Но я не стала уточнять, опасаясь стать причиной сердечного приступа почти столетней старушки, который могла вызвать новость о том, что Союз-то давно развалился.
— Наверное, тебе интересно узнать, как я здесь оказалась? — она смотрела на меня пытливым взглядом.
— Ваша правда, — кивнула в ответ. — Сгораю от любопытства.
— Ну что ж, Юля. Помоги мне. Я решила испечь апельсиновые кексы. Надевай-ка фартук.
Она указала своими узловатыми пальцами на угол кухни, где на крючке висел фартук. Теперь стало понятно, почему это помещение казалось мне таким родным и каким-то совдеповским, что ли. Пока я завязывала симпатичный фартук в красно-белую клетку и закатывала длинные рукава брединской рубашки, Сильвия достала из холодильника пластиковый лоток с яйцами и встала к столу.
— Что… мне делать? — в ожидании команды я развела руками и покачалась на пятках.
— Будь другом, вымой апельсины, — бабуля указала взглядом на пару фруктов, лежавших на столе, а затем кивнула в сторону плиты, — положи их в сотейник, залей холодной водой и поставь на огонь, а я пока займусь желтками. Итак, — начала Сильвия, пока я, прихватив апельсины, направлялась к раковине, — мне было тридцать девять, когда я оказалась в Италии с нашей Олимпийской сборной. Советский союз тогда только третий раз участвовал в Летней Олимпиаде и, надо сказать, очень успешно. Американцы считали делом чести взять реванш после победы нашей сборной на играх в Мельбурне, но мы выступили ещё мощнее и всех превзошли в командном зачете… По-прежнему ощущаю, как по спине бежали мурашки, когда Адольфо Консолини приносил олимпийскую клятву на стадионе Олимпико! В то время я совсем не знала языка, но это чувство помню до сих пор, — мечтательно проговорила она. — Сколько же шума было вокруг никому не известного парнишки из Кентукки! Потом мир узнал его, как Мохаммеда Али. А какой фурор произвел Юра Власов! Это ему доверили нести наш красный флаг на открытии. — Бабуля отделяла белки от желтков и отправляла последние в полупрозрачную зелёную миску. — Мне было чуть за двадцать, когда я осталась сиротой, отец на фронте погиб, мама умерла от болезни незадолго до победы. Мы тогда в эвакуации жили. Но спорт меня и вывел в люди. Гребля на байдарках. Ох, как мне это нравилось! Но… так сложилось, что моя первая и единственная Олимпиада состоялась в уже таком зрелом возрасте. Тридцать девять лет! Тогда я считала себя настоящей старухой. Вот ненормальная! — хохотнула Сильвия, пока я возилась с плитой и сотейником. — А ведь моя жизнь только и началась… в тридцать девять… — Покончив с апельсинами, я встала у стола напротив нее. — Чтоб ты понимала, Юля, нам не разрешали близко общаться с иностранцами, и все свободное время мы проводили в номерах олимпийской деревни. Точнее, так думали наши тренеры и политрук. Тем пикантнее были мои встречи с Майклом, — прикрыв глаза, она покачала головой, намекая на характер этих встреч. — Американец, высокий, красивый… он был спортивным фотографом, снимал для крупной римской газеты… А ведь мы даже толком поговорить не могли. Я почти не знала английского. Что не помешало мне влюбиться в него! Я была словно в бреду, Юля! Если ты догадываешься, о чем я. — Многозначительно задвигав бровями, она начала сыпать в миску сахар и ловко взбивать желтки. Само собой, я догадалась, о чем она говорила. Из-за Бредина и нашего бурного романа я сама ходила в непонятном бреду уже не первую неделю. — Представляешь, я даже не поняла, как взяла золото в той парной гонке на байдарках?! А ведь я не раз нарушила спортивный режим! — и, кажется, я знала, каким образом. — В общем… в одну из встреч Майкл предложил мне остаться с ним… чтобы продолжить наше знакомство. Естественно я сразу отказалась! Но потом передумала, в последнюю ночь перед закрытием Олимпиады. Дома меня никто не ждал, олимпийскую медаль я уже получила. Что меня ожидало? Тренерская работа, возможность завести кота… или двух… А, в целом — одиночество. Потому в ту ночь я сбежала. Представляю, какой был скандал! Наверное, меня исключили из сборной и партии ещё в самолёте!
— Так вы и в партии состояли? — я едва не присвистнула от удивления.
— Ошибка молодости, — улыбаясь, кивнула Сильвия, а потом, согнув в локте руку, устремила вверх указательный палец. — Так… где-то у меня была миндальная мука. Посмотри-ка в том ящике. — Я отправилась к шкафу, на который она показала, а бабуля продолжила делиться своими мемуарами: — Так я осталась в Риме с Майклом. Это были самые незабываемые два месяца, а потом выяснилось, что его контракт с газетой заканчивается, и он… женат. Вскоре Майкл уехал в Штаты, а я узнала, что беременна.
— Ого! — воскликнула я.
— Вот тебе и ого. Обманул меня этот figlio di putana (сукин сын). Видимо, не рассчитывал, что я останусь, а я взяла и осталась. Но… сама виновата… Как раньше говорили, курица не захочет… — Бабуля перестала взбивать и, оставив венчик в миске, опустила руку. — Ох, как я стала мучаться суставами, особенно осенью!
— Давайте я, — предложила ей. Сильвия пододвинула ко мне миску, а я спросила: — И как же вы одна… в чужой стране?
— О! Лучше не вспоминать! — русскую речь она сопроводила жестом с итальянской экспрессией. — Не знаю, что бы я делала, не встреться мне Альфредо. Он работал акушером-гинекологом в больнице для неимущих, а потом… стал моим мужем.
— Он женился на вас… — начала я, но осеклась, ощутив неловкость. Всё-таки эта пожилая женщина была в несколько раз старше меня, а у любого любопытства имелись разумные пределы.
— Да, я была без денег, документов, беременна от другого, но его это не остановило. — Сильвия озвучила то, что я так и не решилась произнести. — Альфредо был старше на двенадцать лет и очень меня любил! А я нашла в нем друга и опору в трудный период. С Альфредо я выучила язык. С тех пор я стала Сильвией — фальшивой итальянкой без прошлого. Мы прожили вместе почти три года, потом он умер. Сердечный приступ, — она похлопала себя по груди.
— Мне… очень жаль, — пробормотала я.
— Да. Альфредо был хорошим человеком. Спокойный, рассудительный. Чего не скажешь о Марио. Он стал моим вторым мужем. Два года я жила на Сицилии, родила ему сына, но потом ушла от него. Взрывной характер делал его настоящим дьяволом. Я очень любила Марио, но своих мальчиков любила больше… Альфредо — мой старший, сын Майкла. Я назвала его в честь первого мужа. Это у него я гостила все эти дни. А Паоло — младший — отец Веронички, — пояснила Сильвия. — Так вот, я вернулась в Рим, а Марио вскоре женился на молодой и не такой строптивой. Еще через два года я встретила Самуэле. И с тех пор осела здесь, в Болонье. У нас родились две дочери, мы почти двадцать лет прожили с ним душа в душу… Ох, милая, наверное, я совсем тебя заболтала? Разве тебя не ждет твой Ромео? — с улыбкой спросила бабуля, оттягивая воротник своей блузки и намекая на мой наряд.
